Ведьма. Истоки

— Ну вот, и я так подумал. Проще тут до весны выбрать скотинку по душе, договориться с ней, приноровиться и вперед потом на коневозе отправить. Выедут за сутки до нас, и на месте старта одновременно будем примерно. И вообще… разве тебе не нравится мысль о том, что ты теперь крутая коневладелица?

— Из меня по твоим же словам еще и слуговладелица такая себе, а тут еще и лошадь, — пробурчала я и, смирившись с неизбежным, поблагодарила: — Спасибо, что беспокоишься обо всем и продумываешь наперед.

— Ну, а на кой по-другому тебе сдался бы я? — ухмыльнулся Лукин, галантно распахивая для меня дверь авто. — Зря что ли присваивала.

— Я вовсе не для этого! — возмутилась, плюхнувшись на сиденье. — Твоя практическая полезность имеет крайне мало отношения к тому, что я хочу видеть тебя исключительно своим.

— Василек, это так поначалу бывает, до первой серьезной заварухи или бытовой проблемы. А потом, если твой мужик оказывается бесполезным и ни на что не способным в подобный момент у женщин и случается прозрение-разочарование. И такое, по моему опыту, процесс необратимый. Так что, либо ты даешь своей женщине все, что ей нужно во всех смыслах, либо нет и тогда не скули потом, что она на сторону смотреть стала.

— А это разве не в обе стороны должно работать?

— Василек, в этих делах нет таких понятий, как “должно”. Только личный выбор и желания. И никаких гарантий, кстати.

— Хорошо. Тогда мой личный выбор и желание — мы оба будем стараться не разочаровывать друг друга. А для этого станем честно говорить, если почувствуем что-то.

— Что-то?

— Да все ты понимаешь! Если у тебя появится чувство, что я тебе что-то не додаю, недорабатываю в отношениях — ты мне сразу скажешь.

— Я по-твоему злостный враг собственной сексуальной жизни?

— При чем тут это?

— Да при том, Люсь, что женщина может хоть сто раз просить тебя все честно ей говорить, но все равно, даже самая адекватная, не готова к этому на самом деле. Восприятие, василек. Мужчина говорит все прямо, как есть, и не имея в голове мысли обидеть или задеть, а женщина все равно умудряется обидеться. А обиженная женщина — мужчина без секса.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь.

— Ничего подобного. Там, где у нас только холодное виденье реальности, у вас — ее восприятие сквозь призму эмоций. То бишь, ваша реальность всегда… как это… немного дополненная и измененная.

— Ты не…

— Так, стоп! Вот не хватало нам еще сейчас и из-за этой фигни доспорить до повышенных тонов. Тормозим, Люська.

Я замолчала, посопела, глядя на дорогу, и вынуждена была признать, что ведьмак прав. Вот даже сейчас я ощущала легкий неприятный осадок, весьма напоминающий обиду. Хотя точно сказать не смогла бы отчего: оттого, что Лукин пресек спор волевым решением или что он, по факту увел все от моего конкретного предложения быть полностью откровенными в сторону обобщений.

На частной конюшне, куда мы прибыли, меня ждало еще одно, хоть и совсем небольшое, разочарование. В моем воображении рисовались тонконогие, изящные скакуны с горящей блеском шкурой, обязательно вороные или огненно-рыжие, а вывели нам в манеж нечто низенькое, максимум полтора метра в холке, мохнатое, серовато-желтоватое в белых пятнах и на толстеньких ножках-коротышах.

— Ваши две чистокровные башкирки, — с гордостью сообщил мне невысокий, очень сухонький и подтянутый мужчина средних лет, вручая поводья. — Вьючные у вас помеси башкирок с тяжами.

Я решила, что моя будет та, что пожелтее и с богатой белой гривой. Присмотрелась повнимательнее, понюхала ее, обняла за шею. Кобыла в ответ понюхала меня и несильно тяпнула за плечо.

— Вы ей понравились, — обрадовал мужичок с ноготок.

Даже боюсь представить, что было бы, если бы я вызвала у этой бестии неприязнь с первого взгляда.

— Угу, она мне тоже. Как ее зовут? — сказала, погрозив кобыле пальцем. Она попыталась ухватить и за него, но темные глаза блеснули озорно.

— Мамалыга.

— Да уж… я бы тоже кусалась, дали бы мне такое имя.

За пару часов занятия нам показали как чистить лошадь (Мамалыга прихватила меня разок за бок и чуть не врезала головой в лицо), как седлать (коварная кобыла несколько раз хлестнула мне по глазам хвостом и стукнула себе по брюху задней ногой, где как раз случайно была моя рука), осматривать изнутри и проверять на наличие забившихся камешков копыта (я уже со смирением ждала очередной каверзы, но ее не последовало), и под конец мы проехались кругов десять по манежу (и, оказывается, что полтора метра над землей на комке мышц, у которых черте что на уме — это офигеть, как высоко).

Короче, когда я очутилась, наконец, дома в своей столовой, то рухнула на первый попавшийся стул и вытянула ноги, только сейчас поняв, как они дрожат.

— Я пахну конским потом и шерстью, — понюхал свой рукав Лукин. — Пошли залезем в ванну, а слуга пусть колданет над одеждой.

— Иди, я посижу еще капельку, — махнула я рукой, вертя ноющими стопами.

— Уверена, что тебя не нужно туда отнести?

— Не-а. Иди. Я скоро.