Ведьма против мага!

— И все? — он изогнул светлую бровь, и я, не выдержав чуждого змеиного взгляда, опустила глаза к полу, за что нарвалась на властный оклик. — Посмотри на меня, ведьма! Ведьмочка…

Это уточнение было сказано настолько пронзительно-нежно, что сердце сбилось с ритма.

Смотреть на него было страшно и вовсе не из-за легенд о действии взгляда василиска. Кто-то говорил, что можно обратиться в камень, а другие настаивали на сумасшествии.

Я верила последним. Даже от его близости, от ощущения дыхания на лице я не могла думать.

Урейшасс взял меня за подбородок и заставил посмотреть на него. Горячие пальцы обжигали кожу, а губы, прикоснувшиеся к щеке, заставили сердце замереть.

И в этой тишине, без барабанов в ушах я как никогда ясно услышала голос разума.

Он же уходит сейчас. Куда-то на Изнанку, к себе домой, и мне нужно лишь взять себя в руки и не натворить глупостей. Пересилить себя, вернуться в ВУМ, сварить наконец-то отворотное и жить спокойно.

Кем я буду рядом с ним? Да и полно, возможно ли это “рядом”?

Я крепко-крепко сжала кулаки, настолько, что ногти впились в нежную кожу ладоней, царапая ее до крови. Эта боль придавала сил и отвлекала… от его нежности. А он был нежным. Перебирал мои волосы, растрепав прическу, скользил пальцами по шее и губами по лицу, медленно, но верно подбираясь к моему рту.

— Скажи мне, — выдохнул василиск, замерев в паре миллиметров от моих губ. — Скажи, Веда… что-то такое, что заглушит мой же голос разума. Заставит забыть, что я василиск, а ты ведьмочка… привороженная ведьмочка. Заставит положить болт на этику и мораль.

Ответа он не стал дожидаться, да его и не могло бы быть. Что я могла сказать? Я могла лишь сделать. Встала на цыпочки и, запустив пальцы в волосы, сама преодолела разделяющее наши губы расстояние.

Поцелуй-сладость…

Есть такой восточный десерт — аркона. У нее очень нежный, богатый вкус, который почти сразу сменяется остро-горьким послевкусием, который жжет язык настолько, что редко кто решается повторно попробовать этот десерт.

Урейшасс Соэр был моей арконой. Безумно притягательным, но острым. Опасным. Горечь этих чувств я не смогу смыть со своей души до конца дней.

Настоящие они или нет — эта боль выворачивает мне душу.

И скоро закончатся. Скоро… Если сейчас я приму верное решение и не позволю привороту испортить свою жизнь. А то что плохо после будет… я перетерплю, я выдержу.

Я рывком, чтобы не передумать, отстранилась от мужчины и, прямо глядя ему в глаза, проговорила:

— Ты добыл то, что хотел. Уходи на свою Изнанку. Мы оба знаем, что мои чувства — лишь волшебство. Ведовство. Ты готов вечно на меня смотреть и понимать, что если бы не они, то я даже не взглянула бы в твою сторону? Ты никогда не нравился мне в облике Энриса, а настоящий… сам понимаешь. Василиск. У ведьм иное чувство прекрасного.

Он лишь сощурил желто-зеленые глаза и едва заметно дернул уголком рта, но промолчал, а после щелкнул пальцами, и я почувствовала, как Гриард ожил на теле, стремительно переползая на ладонь и вновь оборачиваясь стальным артефактом. Василиск все так же, ни слова не говоря, забрал вещичку и отошел к сидящей в уголке лисице. Потрепал по ушам, с улыбкой глядя на нее, и что-то тихо сказал. Одуванчик встрепенулась и часто-часто закивала головой, а после спросила:

— А может с… и ну ее заго…

— Нет, — грустно усмехнулся Урейшасс и, не оглядываясь, двинулся к дальней стене склепа. На ходу швырнул в камень Гриард, и мрамор вновь заколыхался, как вода, покорно принимая артефакт в свои объятия.

И ушел в стену. Лишь один раз оглянулся и обжег меня странным взглядом, который вывернул душу и медленно покромсал на лоскуты.

Одуванчик вздохнула и, подойдя ко мне, задрала морду со словами:

— Дура ты, Ведана… ой, дура-а-а…

А Гриард с тихим звоном выпал из паза и покатился по полу…

Глава 24 О страданиях, которых будет ну очень много, а также про сильных ВУМа сего, которых тоже понабежит достаточно

Все правильно. Все правильно. Все правильно.

Эти слова речитативом звучали в голове, когда я осела на ступени склепа и тупо смотрела на поблескивающий в свете волшебных огоньков артефакт.

Ощущение пустоты обрушилось на меня как тонны горной породы и погребло под своей тяжестью.

Он ушел. И это правильно.

Он никогда не вернется. И так должно быть.

Но, к сожалению, всесторонняя оправданность происходящего не могла ослабить боли в груди. Мое несчастное сердце словно в кислоту окунули, и теперь она медленно разъедала ткани лихорадочно стучавшего органа, который не понимал, за что нам такие муки. Ведь своими же руками все разрушила…

Оно не понимало, что конструкция выходила настолько кривой и шаткой, что не было иных вариантов, кроме как разнести ее до фундамента.

Так что я сидела, тупо смотрела на артефакт, ощущала тепло прижавшейся к ногам лисицы и пыталась убедить себя, что жизнь, после ухода из нее объекта чувств, тоже существует.