Ведьма с Лайм-стрит

Гудини ожидал таких возражений от Макдугалла и Комстока, но заявление Принса застало его врасплох, поскольку со сцены он говорил только то, что уже обсуждал в личных беседах с исследователем. Для Гудини все было очевидно, и он полагал, что его друг тоже понял правду: Марджери обманула комиссию, ослепив ее респектабельностью своего сословия, личным обаянием и красотой. Чтобы убедить членов комиссии, она использовала трюки, которым скорее было место на выставке диковинок, чем в аудиториях Массачусетского технологического или Гарварда. Если бы Принс присутствовал при выступлении Гудини в Симфони-холле, а не полагался на версии разоблачения, описанные в желтой прессе и Малкольмом Бердом, то председатель комиссии, безусловно, увидел бы в этой демонстрации трюков куда больше правды, чем в любом научном отчете о Марджери – в этом Гарри был уверен. Ссора Гудини и Принса во многом напоминала ухудшение отношений Гарри и сэра Артура: вновь Гудини играл роль непослушного ребенка, а Принс – строгого отца. «В своей поездке по стране вы осыпали оскорблениями всех, кто связан с делом Марджери, – увещевал его пожилой дознаватель. – Если вы взглянете на ситуацию со стороны, то поймете, почему мне кажется забавной ваша бурная реакция на слова критики – в то же самое время, когда вы сами не скупитесь на критику куда более острую». Но никто не мог удержать Гудини от его, как он считал, magnum opus[71] как исследователя паранормальных явлений и иллюзиониста. Брат Гарри, Билл, недавно умер от туберкулеза, и Гудини вновь не удалось связаться с духом близкого ему человека. Возможно, именно потому он говорил с такой страстью, изобличая Марджери перед полными залами в Бруклине и на Манхэттене. «Гудини – величайший шоумен варьете и потрясающий оратор, – писали в газете “Вэрайети”. – Его последнее выступление превосходит все, что когда-либо демонстрировалось публике на тему спиритуализма». По сути, Гудини выступал с той же программой, что и в Симфони-холле, добавив лишь пару деталей. В частности, он объявил, что отношения Малкольма Берда с Марджери стоили редактору его работы в журнале «В мире науки». Но затем Орсон Мунн в своем интервью, проходившем в его кабинете в Вулворте, опроверг все, что Гудини сказал о Берде со сцены манхэттенского театра «Ипподром». Мунн заверил журналистов, что Берд уволился «по личным причинам»: редактору предстоял рекламный тур, в котором он планировал презентовать свою новую книгу «Мои паранормальные приключения». Когда сотрудники «В мире науки» предложили провести соревнование экстрасенсов, Орсон Мунн ожидал, что им предстоит важное и общественно значимое исследование. Теперь же он боялся, что соревнование, связанное с названием его журнала, может запятнать репутацию его издания. Исследование превратилось в монстра Франкенштейна. Созданный в редакции Мунна журналистами и учеными монстр вырвался на волю, хотя не предполагалось, что он когда-либо покинет библиотеку «В мире науки». Во многом Принс винил Гудини за придание исследованию статуса сенсации. Он советовал Мунну исключить Гарри из состава комиссии, пока репутация журнала подмочена не окончательно.

Но Гудини теперь считался «гласом разума» по этому вопросу: он умел разграничивать фокусы и проявления паранормального. Кроме того, Мунн подозревал, что, если не обращать внимания на все попытки самовосхваления Гудини, в целом он был прав относительно Марджери. Поэтому издатель не уволил Гарри, а ограничился вынесением ему выговора. «Я недоволен бурным обсуждением нашего исследования в газетах, уже вызвавшим много противоречий и принесшим моему журналу дурную славу», – писал ему Мунн. Издатель предупредил, что Гудини должен вести себя как член «сугубо научной исследовательской группы».

Но хотя Мунн и отругал Гудини, газетчики превозносили его до небес. Журналисты писали, что в этой истории фокусники, ученые и медиумы словно поменялись местами. Гудини взял на себя роль критика, сыщика, полагавшегося на дедуктивное мышление, а Дойл и некоторые ученые теперь выступали на стороне магии и чудес. В «Геральд Трибьюн» Гудини назвали шоуменом, преданным истине, как подлинный ученый. «Дракон, которого предстоит сразить этому рыцарю, обитает в пучине невежества человеческого», – писал один из журналистов, разделявший отвращение Гудини к «аферизму Марджери».

Гудини уже не слышал призывов к сдержанности и в какой-то момент назвал Марджери «дешевой мошенницей». Узнав об этом, сэр Артур встал «на защиту чести уважаемой леди» – как генерал, сам не принимавший участия в сражении. Рой упоминал о нем на каждом демонстрационном сеансе перед комиссией. А в конце января сэр Артур прислал в «Бостон Геральд» резкую статью, в которой он надеялся прояснить, кто тут настоящий мошенник.

Сэр Артур подробно описал то, о чем умалчивали Берд и Крэндон в своих интервью журналистам: как Гудини пытался сорвать сеансы в «Чарльзгейте», как хотел очернить медиума, как испугался призрака, когда тот открыл его гнусный замысел.