Ведьма Западных пустошей

– Вас сегодня не было на празднике. – Аделин улыбнулась так очаровательно, как только могла. – Может, это дело как раз ваших рук?

– Ах ты… – прошипел Курт сквозь зубы и занес руку для пощечины.

Наглая тварь, которая должна была слушать его с низко склоненной головой, осмелилась ответить обвинением на обвинение! Аделин перехватила его запястье, сжала так, как учил отец – боль и вязкое похрустывание костей обычно убеждают в том, что надо думать головой, а не чем-то другим.

– Вы ведь меня совсем не боитесь, господин Гейнсборо? – осведомилась Аделин, продолжая мило улыбаться. Леди всегда остается леди, даже если ее вот-вот убьют, а она сопротивляется. В окне мелькнуло встревоженное лицо Мари, потом выглянул Барт, один из слуг. В руках он держал ружье. «У меня есть свидетели, отлично», – подумала Аделин с какой-то жестокой радостью.

– А ты мне угрожаешь? – осклабился Курт. – Давай, расскажи уже. Ты убила Адайн Сили, потому что у твоего братца ничего с ней не вышло. Сношаться втихомолку это ладно, а вот законный брак ему никто не разрешил и вы обиделись, да? Почему ты убила остальных? Он тоже пытался к ним подкатить?

Он смотрел на нее ледяным пронизывающим взглядом – тем, за которым следует выстрел. Аделин с усилием опустила его руку, причинив Курту дополнительную боль, разжала пальцы и холодно сказала:

– Убирайтесь, господин Гейнсборо. Завтра я еду в полицию и расскажу о вашем визите и обвинениях. И отправлю письмо вашему отцу обо всем, что случилось, – заказное с уведомлением, чтобы вы его не перехватили. Пусть знает, какие речи позволяет себе его благовоспитанный сын.

Бургомистр Гейнсборо был той самой яблоней, от которой яблочки не укатываются далеко, и он, конечно, даже не упрекнул бы драгоценного отпрыска. Нахамил ведьме? Так ей и надо, не о чем волноваться! Однако Курт побледнел и сжал губы.

В следующий миг Аделин упала на ступеньки, сильно ударившись головой. В глазах потемнело, левую щеку окатило жидким огнем, вечерний мир поплыл куда-то в сторону, размазываясь темными пятнами, голове сделалось жарко и мокро. «Пощечина, – подумала Аделин, закусив губу, и попробовала подняться. – Он меня ударил».

Кусь издал громкий и яростный вопль и спикировал на Курта с твердым намерением выцарапать ему глаза. Курт с силой махнул рукой, и растрепанный комочек перьев со стоном улетел в траву. В ту же минуту распахнулась дверь, и на крыльцо выбежала Мари с фонарем в руке и остальные слуги, возглавляемые Бартом.

– А ну! – прокричал Барт. Он страшно боялся – все-таки сын бургомистра! – но ружье в его руках не плясало. – Пошел вон отсюда! Давай, шевелись!

Слуги торопливо помогли Аделин подняться и встали так, чтобы закрыть ее от Курта. Тот снова оскалился и провизжал, срываясь на истерическое шипение:

– В кандалы! Всех вас! Ты видишь, холоп, кто я?

– Сейчас пулю мою увидишь! – твердо пообещал Барт. – Вали отсюда, пока жив! Да пошустрее!

Курт сделал шаг от ступеней – гневное воодушевление стало покидать его, когда он понял, что щит «сына бургомистра» не так уж силен перед возможностью получить пулю в голову. А Барт выстрелил бы: он рос в доме отца Аделин с самого детства и любил Аделин и Уве, как родных брата и сестру.

На земле сверкнула бриллиантовая звезда – вылетела из прически, когда Курт ударил Аделин. Грязно выругавшись, Курт с силой впечатал ее в землю каблуком, развернулся и быстрым шагом пошагал к воротам.

– Вали давай, шустрее! – посоветовал Барт, не опуская ружья. – Сам ты холоп, понял? Я не холоп, я человек семьи, слышал?

Ноги сделались ватными, и Аделин обмякла в руках слуг, сумев лишь прошептать:

– Кусик…

Из дома выбежал Уве, бросился к сестре. Один из слуг кинулся туда, где возился темный комочек перьев, и Мари воскликнула:

– Вот он, миледи, он жив! Ой, миледи, у вас кровь…

И стало совсем темно.

– …да, милорд, уже дали знак, – произнес Барт из темноты. Доктор Холле скоро будет.

– Хорошо. Садитесь, пишите обо всем, что видели. Курт Гейнсборо напал на мою сестру, нанес ей увечье. Барт, потом отвезешь все в город, передашь лично в руки господину Арно. Я начинаю дело о защите чести и достоинства моей сестры. Пусть не думают, что это сойдет им с рук. Я дойду до ее величества, если понадобится.

– Да, милорд. – Голос Барта по-прежнему дрожал от возмущения.

Уве говорил так, словно не было ни оборотничества, ни другого недуга. Здоровый и разумный мужчина, глава дома Декар, который заступается за сестру, как и положено брату в такой ситуации. Аделин открыла глаза – над головой медленно плыл потолок ее спальни. Голову наполняла боль, и, вспомнив пернатый комочек, безжизненно улетевший в траву, и звезду, которая хрустнула под каблуком Курта, Аделин едва не захлебнулась от обиды и бессилия.

Она живет, не причиняя никому вреда, не делая ничего плохого. Она просто живет, и все равно будут такие, как Курт Гейнсборо, которые придут и уничтожат все, что ей дорого. У нее все отнимут и изувечат, и будут считать себя правыми.

– Тихо, тихо! – Уве склонился над ней, Мари проворно подала чашку чая.

– Миледи, не плачьте!