Ведьмачьи легенды

Ангус эп Эрдилл заскрипел зубами и отвернулся: эльфийская, да и любая другая, как подозревал Стрый, магия оставалась здесь недоступна — что-то там со стенами, какое-то старое заклятие. Оставалось надеяться лишь на Яггрена Фолли: в подземелье их было трое, без краснолюда, что давало маленький шанс, что взявшие их реданцы сплоховали. Это, конечно, если считать шансом возможность вырваться из виртуальной тюрьмы прямиком в виртуальный сим-мир. Впрочем, упование — основа сим- миров. Чудо, которое случается здесь и сейчас. Потому уповать можно всегда. На Звоночка. На Трояна. На кавалерию из-за холмов и волшебный серебряный рожок.

Вот уж дурацкая размерность сим-сюжетов: всегда что- то должно в подземельях начинаться, а что-то — заканчиваться.

Хуже было другое: Стрый чувствовал, как плывёт сам контекст: ещё совсем недавно чёткие и прозрачные названия стран и имена, за которыми стояли люди, места и события, теперь мутнели, выцветали, слипались так, что и не разорвать, не разделить. Цинтродден — Темерания — Новигаард — Радольтест... Содденпонтарадолблатанн... Вместо них — вдруг, кусками, словно вклеенные аппликации, — проступало странное: белые плащи с чёрными крестами под жарким солнцем и над раскалённым песком, змий о семи головах, двенадцати хоботах, бесконечная ледяная стена от горизонта до горизонта. Всё это теснилось где-то ниже уровня осознания, требовало, чтобы ему дали имя и жизнь. Но это имя и эту жизнь можно было дать, только взяв, вычерпав откуда-то. Вычерпав из самого себя. Самого себя — растратив.

Я — Алексей Строев, по прозвищу Стрый, бывший «щит», «кватра», единый-в-четырёх, хороший человек, повторял он, твердил по кругу, проговаривал, делая реальное явным, рядом — моя группа, мы в сим-реальности, мы можем, мы должны отсюда выйти, это лишь видимость, программа, последовательность единиц и нулей, сюжет, то, что придумывают, то, о чём говорят. Говорят...

Говорят, в графствах, в самой глуши Старых пущ, растёт чуй-дерево. На его ветвях гнездятся семь птиц, а у корней цветут девять трав. Если сесть под его ветвями и представить что-то, что желаешь больше всего, то, если древняя кровь поёт в тебе, все становится по твоему слову.

Он закрыл глаза, представив, что сидит под тёмным обомшелым стволом, птица-ясыть сидит слева на ветви, а птица-латырь сидит справа, а у ног тянется к зыбкому свету кропарь-трава, и нужно представить, что помощь в пути, и вот-вот ты окажешься дома, и солнце...

Стрый, сказали совсем рядом. Стрый, ты это чего? Милсдарь эльф, пните-ка его. И покрепче, будьте добреньки.

Мир провернулся и больно ударил Стрыя в спину и бок.

— Лёха, — сказал Арцышев. — Ты совсем было уплыл, Лёха. То есть и в реале, и в цифре.

— Это как? — спросил Стрый. В голове всё ещё двоилось, странная пригрезившаяся реальность (или — сим?) маячила где-то на периферии не то сознания, не то зрения.

 — Да как-то так, — Арцышев для наглядности прищелкнул пальцами. — И ещё... — он поколебался, но всё же продолжил: — Ещё мне показалось, что изменился код. Даже нет, не изменился — стал. Превратился. Вывернулся наизнанку.

— То есть...

— Ну я ж говорю: как-то так.

— И подтверждений, что мы — это мы...

Арцышев только пренебрежительно фыркнул. Не помню, подумалось Стрыю, он всегда был таким, с ноткой издёвки, или это результат... результат...

Ангус снова толкнул его в бедро, приводя в сознание.

— Боюсь, милсдари, мы так долго не продержимся. Я слышал о таких местах, они выпивают не жизнь — они выпивают душу. И это очень старые места, милсдари.

— Или очень новые, — проворчал Арцышев. — И я в такие совпадения не верю.

Да, подумалось Стрыю (и он всё искал — и не мог нащупать ни одного из остальных трёх своих, при том, что двое сидели напротив). Да. Исчезновения игроков, Троян, все его дары и отмычки, все его одержимости и проговорки, то, во что перекинулись Слон и Володька, барон Кроах ас-Сотер, переставший быть Милошем Богушаном, но что- то обретший взамен в замке Каэр Лок, сплетенье темерийских, реданских и нильфгаардских интересов — и их отражение в географии и политике реала, сотник-нильф с жестами сим-оператора, загадочная девочка-недевочка, и теперь это подземелье, где ты перестаёшь быть собой...

— Кстати, милсдари, а вам не кажется... — начал Ангус эп Эрдилл, но не успел закончить.

Скрипнула дверь, и через порог, чуть нагнув голову, шагнул русобородый мужчина с реданским серебряным орлом на полупанцире.

— Приветствую вас, милсдари маги, — сказал — и повёл рукою, словно разминающий пальцы пианист.

***

— Темерийцы. Нильфы. Редания. Кто следующий? Зерриканцы?

— Зерриканцы никогда бы...

— Милсдарь эльф, я иронизировал.

— Погоди, Стрый, я всё равно никак не возьму в толк...

— А что неясного? Мы не одни — расклад прозрачен.

— Нет, это понятно. Идея стара. Большая Игра, «играй реально», обратная связь и всё такое. Но почему сейчас и здесь? Артефакт?

— В точку. А старикан всё волновался: отчего «щиты» сидят на жопе ровно, а не роют землю.

— Милсдари, я всё равно не...

— Боюсь, милсдарь Ангус, у меня не получится объяснить вам в подробностях.