Ведьмачьи легенды

— Ты не понимаешь... Он спал на посту, а пираты они ведь не такие благородные как мы, — верно, Хомяк? Они не будят врага. Они убивают тебя во сне. — Петер презрительно сплюнул и добавил тихо: — И я, чтоб ты знала, никогда не запугиваю. Ни-ког-да!

Мойра едва не дала ему по шее.

— Послушай, Петер, никто никого не будет убивать, ни во сне, ни наяву. Понимаешь?

Он только усмехнулся и снова пожал плечами.

— Ладно, — сказал, — пошли, я познакомлю тебя с остальными. Хомяк, если хочешь, можешь идти с нами.

— А как же?.. Мы что, не выставим часовых?

— Ты ведь слышал, — отрезал Петер, — никто никого не будет убивать. Пошли!

Тоннель привёл их в огромный зал с колоннами из  сросшихся сталактитов и сталагмитов. Колонны эти излучали приглушённое янтарное сияние. Впрочем — достаточно яркое, чтобы Мойра разглядела грязь на полу и влажные потёки на стенах. И всё остальное...

— Вот, это наш Дом-под-землёй! Тайные чертоги Свободных мальчишек! Эй, где вы там, лентяи, — поздоровайтесь с нашей мамой!

Вообще-то они уже были здесь, стояли за двумя колоннами по центру зала и глядели во все глаза.

- Добрый день, — сказала Мойра. — Рада познакомиться.

Петер сделал яростный жест рукой — и они наконец вышли навстречу.

— Ну скажите же что-нибудь, остолопы! Не обращай внимания! Они тут совсем одичали!..

Мойра через силу кивнула. Ей хотелось кричать. Хотелось схватить их всех за руку, увести отсюда, искупать, причесать, одеть в чистое, накормить. Хотелось защитить и сделать так, чтобы с замурзанных лиц навсегда исчезло это загнанное выражение.

Хотелось плакать.

У двоих самых взрослых были глубокие шрамы на щеках и груди. Рваные и кривые, но хотя бы чисто зажившие. У худощавого парнишки мизинец на левой руке был сломан, а вправить никто так и не догадался. Лицо юного низушка покрывала мелкая багровая сыпь. Похоже было на аллергию, но так, навскидку, разве определишь?

Волосы у всех давно не мыты и превратились в подобие птичьих гнёзд. Под ногтями грязь, вместо одежды — затертые до дыр обноски. Пахло от них соответствующе.

— Здрасьте, — сказал худощавый. Он яростно поскрёб шею, вздохнул. — Мы тоже... это... рады. Очень.

Двое тех, что постарше, переглянулись, осклабились и закивали.

— Ну, — воскликнул Петер, — к столу! Закатим же пир на весь мир! Сегодня самый важный день в истории!

— Ух, круто! — сказал низушек. — А... почему?

— Почему, балда ты этакая? Да потому, что сегодня у нас наконец-то появилась мама! Это во-первых. А во-вторых, очень скоро мой заклятый враг получит по заслугам. Несправедливость, совершённая сорок лет назад, будет исправлена. И мы заживём безбедно, лучше прежнего!

 Петер подпрыгнул до потолка и издал воинственный клич. Мальчишки нестройно завопили в ответ, вскидывал кверху сжатые кулаки.

— Так, а что у нас на обед? — Петер подошёл к невысокому изящному столику из дерева и слоновой кости, с мозаикой в виде морской баталии. На столике лежали подгнившие фрукты, на фруктах сидели мокрицы и жирные медлительные жуки.

Петер презрительно пнул столик и обернулся к мальчишкам:

— И это, по-вашему, праздничный обед?! Это — достойно самого важного дня в истории?! Орёл, Ягуар — мы с вами пойдём добывать еду! А остальные пусть приберутся и украсят Дом! Правильно я говорю, мама?

— И умоются, — твёрдо сказала Мойра. — Умоются и приведут себя в порядок.

— Угу, и это тоже, — бросил Петер через плечо. Он подошёл ко входу в тоннель, нетерпеливо махнул рукой, мол, давайте за мной, ну же, — и скрылся во тьме.

Мальчишки между тем стояли растерянные. Наконец двое старших пожали плечами и пошли вслед за Петером.

— Что-то не так? — спросила Мойра у Марка.

— Он путает, — шепнул худощавый, со сломанным мизинцем. — Это всегда, когда он становится... хуже.

— Да чего там, — сказал низушек, — он никогда и не пытался запомнить наши имена. Мы тут все с прозвищами, кто Угорь, кто Вепрь... Я вот — Слон. Он думает, это смешно. Хотя, в общем-то, действительно смешно — ему.

— Но, — добавил Марк, — когда он становится _короче_, память... ну, память у него тоже как будто ужимается. Он тогда и прозвища наши путает. Новые придумывает на ходу.

— Мы ему напоминаем, — сказал остроносый паренёк с фингалом на скуле. — Так, ненавязчиво. Иначе... — он потрогал пальцами фингал. — Ты, кстати, если что, тоже ему напоминай. Здесь когда-то давно была мама, ещё до нас, и он может...

— До вас? Это как?..

— Так ведь... мы, по правде сказать, здесь не так давно. Орёл вон с Ягуаром из нас самые старожилы.

— А что произошло с теми, кто был до вас?

Мальчишки отворачивались и прятали глаза.

— Давайте уже наводить порядок, — умоляющим тоном произнёс худощавый. — Они ведь скоро вернутся!

Ребята побрели к столику, вытащили откуда-то холщовый мешок и стали сбрасывать туда фрукты. Марк крутил головой по сторонам:

— Эй, веник никто не видел?

Мойра шла вдоль стены, переступала через высохшие листья, через груды мусора, в которых копошились мыши и многоножки, через ветхие сундуки, бочки, истлевшую ветошь. И рядом — то роскошное кресло, то старинный резной шкаф...

— Как вы здесь живёте?!