Ведьмин коготь

– Почему, интересно? – ухмыльнулся Верьгиз, и Трапезников, который хоть и лишился возможности двигаться, но не лишился способности воспринимать происходящее, понял, что слова Жени не производят на Верьгиза никакого впечатления. Это и в самом деле чудовище, в котором нет ничего человеческого.

– Потому что я помню, кем были мои предки, – тихо сказала Женя. – Помню, ради чего они жили и погибали. Помню, что никто из них не был обуреваем ненавистью к людям. Они творили добро, они спасали тех, кто попадал в беду, они помогали нечастным, они творили великие дела, и если я даже мало знаю о них, они наделили меня родовой памятью, которая позволяет мне утверждать это. У тебя нет этой памяти. Ты даже не подозреваешь, что это такое. А еще ты не подозреваешь о том, что я кое-что запомнила, пока лежала на дне Лейне! Думала, что забыла все, но, оказывается, помню! Спасибо, что бабка Абрамец навела на эту мысль! Понимаешь? Твоя родня, мертвой силой которой ты пользовался, ничего не зная и не желая знать о тех временах, когда все эти люди были живы, отступилась от тебя!

Женя метнулась к реке и крикнула:

– Варма пуви! Модаватракш, сак тей! Саек вий содыця! Саек сырьжа кенже![24]

А потом выхватила что-то из кармана, размахнулась и с силой бросила вперед.

Раиса и Верьгиз испустили страшный крик – и в тот же миг наступила тишина.

Воды Лейне вспучились, взметнулись, в их сумятице вырисовались очертания огромной жабы, которая преобразилась в фигуру женщины. Казалось, время летит – и в то же время тянется невообразимо долго… Женщина вытянула руку и поймала в воздухе черный белемнит, изогнутый, словно коготь. Раздался не то довольный хохот, не то утробное кваканье, потом фигура женщины исчезла, исчезли и очертания жабы, волна постепенно опала, водоворот утихомирился, Лейне успокоилась, серебряно светясь в сумраке, и, словно отвечая на этот серебряный свет, взошла луна, удивительно, волшебно ясная, не по времени огромная и яркая…

Верьгиз рухнул, где стоял. Раиса выронила пистолет, воздела руки, не обращая внимания на кровь, которая лилась из ее плеча, смотрела на Женю и причитала сквозь слезы:

– Что ты наделала! Что ты наделала! Ох, что же ты наделала!

– Что ты говорила? – спросил Трапезников, быстро обнимая Женю, которая еле держалась на ногах. – Я понял, что ты отдала ведьме ее коготь, но что ты при этом говорила?

– Не знаю, – изумленно взглянула на него Женя. – Я не помню… Ни единого слова не помню!

– Вот и хорошо, – хрипло пробормотал Трапезников. – Вот и прекрасно! А теперь пошли отсюда. Или у тебя не только пробудились, но и окрепли братские чувства?

– Что ты такое говоришь? – ужаснулась Женя. – Но ты пойми… мы не можем просто так уйти! Он истечет кровью! Он ведь теперь простой человек, он больше не колдун! Он не сможет исцелить себя.

– Предлагаешь, чтобы я вызвал сюда «Скорую»? – холодно спросил Трапезников.

– А заодно полицию, – проскрипела Раиса.

– Чтобы его арестовали? – усмехнулся Трапезников. – Ничего, это и без нашей помощи произойдет. В Нижнем уже заинтересовались его деятельностью. Если не ошибаюсь, он очень скоро окажется за решеткой.

– Тут еще кое-кого нужно арестовать! – крикнула Раиса, и Трапезников увидел, что она снова схватила пистолет, который он как раз собирался поднять. Но Раиса успела раньше. – Ты стрелял в него! И я буду свидетельницей! Ты стрелял в безоружного человека! И мы еще посмотрим, кто раньше окажется за решеткой! А теперь вызывай полицию, ну! И «Скорую» не забудь! Звони! Или… – Она угрожающе наставила пистолет на Женю.

Что-то затрещало рядом, и все повернули головы. Это ворочался Верьгиз, пытаясь подняться, но не смог. Однако столько силы еще оставалось в его израненном теле, что он ухитрился повернуться на четвереньки и поползти к реке, хотя простреленные руки его то и дело подламывались.

Раиса рванулась было на помощь, но Верьгиз бросил на нее косой взгляд, заставивший ее остолбенеть, заломить руки и закрыть глаза, словно она не в силах была видеть то, что сейчас произойдет.

Верьгиз, который уже подполз к самой воде, оперся на попавшуюся по пути длинную и толстую суковатую ветку, поднялся, качаясь, не обращая внимая на боль. Стоял, смотрел на серебряную реку.

– Я курас, – прохрипел он. – Я пустой. Возьми меня, Лейне, как взяла Сырьжа кенже!

Сильно оттолкнувшись от ветки, бросил тело в воду, подняв тучу брызг, несколько раз изогнулся, словно огромная чудовищная рыбина, забрасывая себя к середине реки, на глубину – и канул на дно.

Раиса без памяти повалилась на траву.

Трапезников и Женя перевязали ее кровоточащую руку, оторвав полоску от подола серого балахона, подобрали пистолет и ушли.

Луна светила по-прежнему ярко, и они легко нашли дорогу, огибавшую кладбище с другой стороны. Никакой серебряной паутины больше не было на деревьях, однако они не осмелились снова ступить на кладбищенскую землю. Ушли. Стараясь не думать о том, что еще предстоит привести сюда полицию, найти тела Михаила и Валентины, а может быть, и других жертв Верьгиза. Предстояли долгие объяснения, но как, как можно объяснить необъяснимое?!