– Да не отказался бы, – глядя в сторону, буркнул Трапезников. – Целый день маковой росинки во рту не было.
Верьгиз привел его в небольшую столовую, предназначенную для клиентов, но хозяйничал сам, объяснив, что Раиса занята. Он тоже сел за стол. Ели то, о чем и мечтал Трапезников: молодую картошку, посыпанную укропом, и творог со сметаной. К картошке подана была малосольная и слегка подвяленная рыбка, которая, оказывается, водилась в Лейне, – вкусноты необычайной. Запивали морсом из ранней клубники. Вряд ли это сочетание блюд могло порадовать диетолога, но Трапезникова очень порадовало!
Сначала он ел с огромным аппетитом, потом перехватил озабоченный взгляд Верьгиза и несколько поумерил прыть. Понятно: знахарь обеспокоен, не помешает ли клиенту обжорство исполнить свои обязанности. Супружеские! Риск был – знал за собой Трапезников такую слабость: наевшись чрезмерно плотно, он хотел только спать, а больше ничего не хотел до тех пор, пока не вздремнет хотя бы полчасика. А успеть «возлечь» надо непременно до полуночи… Поэтому Трапезников допил морс, поблагодарил, поднялся из-за стола и выразил готовность приступить к делу немедленно.
– Не помешало бы душ принять, – пробормотал он не без неловкости. – Вспотел.
– Ничего, активные феромоны в таком деле не помеха, – усмехнулся Верьгиз. – Кстати, а где ваша машина-то осталась?
– При дороге брошена, – признался Трапезников. – Километрах в двадцати отсюда, ну, может, чуть меньше. С бензином начудил парень на заправке, ох, вернусь – разберусь с ним! Кстати, я там, на обочине, поближе к деревне, еще одну машину видел, – вспомнил он. – Синий «Логан», это машина какого-то Михаила Назарова.
– А вам это откуда известно? – изумился Верьгиз.
– В бардачке нашел журналистский билет, – признался Трапезников не без смущения, однако почему-то промолчал про фотографию Назарова с «женой Женькой». – Машина ведь незапертая стоит, не на сигнализации, просто кое-как ветками прикрытая.
– Очень интересно, – пробормотал Верьгиз таким тоном, будто это ему не было ну ни на капелюшечку интересно, однако рот его на мгновение стиснулся чуть ли не в нитку, и Трапезников понял, что известие о машине Назарова его все же задело, только Верьгиз не хочет этого показать. И Трапезников поймал на кончике языка вопрос о том, здесь ли по-прежнему Назаров, потому что это повлекло бы за собой признание в том, что Трапезников видел его идущим в Сырьжакенже и даже знает о том, что он сюда явился.
– Не пойму, куда водитель мог подеваться, – сказал Трапезников равнодушно и выслушал такой же равнодушный ответ:
– Представления не имею.
Потом Верьгиз провел его на второй этаж, открыл перед ним дверь в комнату Валентины, чуть подтолкнул вперед и, шепнув: «Удачи!» – закрыл дверь.
Шепоток его был таким бодреньким, и Верьгиз, очень возможно, и впрямь хотел подбодрить Трапезникова перед тем, что его ожидало, однако не было более действенного средства выбить из него ростки желания, которое возникло, едва он увидел свою жену обнаженной, лежащей на постели!
Сумерки, поздние июньские сумерки, еще не погасли, да и луна начала восходить как раз напротив окна, и Трапезников отчетливо мог разглядеть Валентину.
Ее волосы высохли и теперь светлым, почти белым покрывалом разметались по подушке. Губы приоткрыты, ресницы опущены, одна рука безвольно лежала на постели, а другая медленно бродила по телу, то поглаживая соски, то опускаясь между широко раскинутых ног, и тогда движения ее становились проворней, грудь вздымалась чаще, а ресницы нервно вздрагивали. Она ждала его, она готовила себя к встрече с ним, ее снедало нетерпеливое ожидание, а Трапезников стоял пень пнем, все еще мысленно матеря Верьгиза с его дурацким пожеланием. Больше всего ему сейчас хотелось не на женщину, с которой он не был так давно, наброситься с объятиями и поцелуями, а вернуться к Верьгизу и набить ему морду. Или хотя бы дать раз, чтобы душу отвести!
Видимо, у Верьгиза тоже возникла в эту самую минуту аналогичная потребность, потому что он вдруг яростно заорал под открытым окном:
– Гарька, сука! Я тебе что велел?! – и осекся, видимо, спохватившись, что мешает свершению таинства.
– Саша… – пролепетала в это мгновение Валентина, и Трапезников понял, что отвести душу вряд ли удастся. Пора заняться делом.
В смысле, сексом. В смысле, любовью.
Да хоть горшком назови!
Трапезников скинул одежду, бросив ее кучкой прямо на кроссовки (в комнате не было никакой другой мебели, кроме этого ложа вроде топчана, застеленного чем-то черным, даже стула не было, и балахон Валентины тоже валялся на полу), и лег рядом с женой. Она повернулась к нему, задышала чаще, трепеща ресницами, и руки ее скользнули ему на плечи, пробежали по телу… Трапезникова заколотило, правда, не от эротического волнения, а от элементарного холода: тело Валентины было буквально ледяным!
Он отпрянул.
Валентина открыла глаза, взглянула печально:
– Саша, ты что, меня не хочешь?