Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Когда мы вышли, за дверью ждали писец, важного вида слуга – рубаха из дорогой ткани выдавала в нем доверенное лицо, и пара дворовых девок. Их быстрые взгляды сразу отметили и живот, и цветастые юбки, и монисты на груди. Та, что постарше, скривила лицо. Не понравилась я ей. Младшая – годов столько же, как и мне, если не меньше, отчего–то испугалась, закрыла рот ладонью. Неужели писец раструбил уже, что в дом привели ведунью?

Князь отвел в сторону старшего слугу, тихо что–то наказал ему – тот только успевал головой кивать, и, обернувшись на меня, позвал:

– Ступай за ними. Они все покажут. Никого и ничего не бойся. Голову оторву за одну твою слезинку, – сказал и тяжелым взглядом по оторопевшим слугам повел.

Те пригнулись, словно им на плечи по мешку с овсом положили.

Отведенная мне горница оказалась светлой, просторной и теплой. В углу небольшая печь в изразцах, стопка дров. По стенам сундуки. У окна стол с зеркалом. Рядом кровать, богатая перинами. Все хорошо, смущала только дверь, которая вела в соседние покои.

– Есть во что переодеться? – спросила старшая.

– Нет, – я покачала головой.

Не хотелось говорить, что меня с улицы украли, поэтому все мои «богатства» остались на постоялом дворе. Знала еще по жизни с родителями, что со слугами нельзя откровенничать. Что не поймут, обязательно перевернут, домыслят и сделают только хуже.

Я сейчас не о скудоумии слуг поминала, хотя и оно зачастую присутствовало, а о другом взгляде на жизнь. Меня грамоте учили, заморским языкам. В доме водились книги – дорогие, но отец не жалел денег, привозил из дальних поездок. Чтобы мы с сестрой знали мир, не выглядели расщеколдами и могли поддержать умный разговор. Сейчас все это приходилось скрывать. Откуда темной гадалке знать грамоту?

Услышав мой ответ и переглянувшись, старшие слуги покинули горницу. Со мной осталась лишь одна – та самая молоденькая служанка, моя ровесница. Она застыла у двери, ожидая распоряжений.

– Как тебя зовут, милая? – я обернулась на нее.

Девушка быстро отвела взор, пойманная на том, что рассматривает меня. Высокая, ладная, с толстой русой косой. По лицу щедро раскинулись веснушки, серые глаза горели огнем любопытства, но по тому, как она стояла бочком к двери, не давая той закрыться, чувствовалось, что служанка меня опасается. Казалось, скажи только: «Чу!», и она кинется прочь.

– Улада. Мне день и ночь при вас быть велено.

Я качнула головой, понимая, что ей наказали вести за мной строгий догляд, и о каждом шаге докладывать. Но Улада – молодец, сразу сообразила, что лучше предупредить, что будет наушничать, чем получить от меня обиду или трепку за длинный язык.

– А как зовут остальных, что ко мне приставлены?

– Дядька с серьгой в ухе – это Возгарь. Он над всей челядью главный. Строгий, но справедливый. А вторая – это Ганна, – по тому, как Улада скривила лицо, я поняла, что Ганна ей не нравится.

– Что еще о ней скажешь?

Дворовая девка вновь отвела глаза.

– Умная…

Видно было, что ей трудно подобрать слова.

– Милая, помоги мне, и я отплачу добром. Я должна знать, кого опасаться. Я здесь такая же подневольная, как и ты. Что прикажет хозяин, то и обязана делать.

Мои слова подстегнули.

– Ганна хитрая.

Это черту я тоже подметила. Хитрость старшей служанки была заметна по юркому, все подмечающему взгляду, острому носу, который, казалось, способен просунуться в любую щель, по бесцветным плотно сжатым губам. Сухонькая, невысокая, с гладко зачесанными под цветастый платок волосами. Тот был повязан на манер чалмы, чтобы женщина выглядела выше и значительнее.

– Ганна травой стелется перед князем, – быстро глянув на дверь, Улада перешла на шепот, – но верно служит лишь одной княгине Добронеге. Та хоть и живет на выселках, знает о любой безделице, что происходит в палатах князя.

Мне было непривычно слышать, что князья отселяют от себя жен куда подальше. Мои родители и на день не разлучались, если только отец не уезжал по торговым делам в другой город. Но если Добронега живет своим домом, то почему меня не отправили на женскую половину? О ком говорил князь, упоминая козни и упреки? Неужели…

– Скажи, у хозяина есть вторая жена?

Служанка кивнула, подтверждая мою догадку. Дядька Петр как–то рассказывал, что некоторые правители горазды иметь не только полдюжины жен, но и целые гаремы. У таких курощупов мало какая дворовая девка остается нецелованной.

«Все зависит от достатка и мужских пристрастий», – втолковывал мне ватажный главарь, а я перечила, что дело в воспитании. Вряд ли брат, если бы он у меня был, принялся бы блудяшничать. Отец за такое поведение быстро выбил бы дурь розгами.

– Нашу молодую хозяйку зовут Баженой, – Улада подняла на меня глаза, проверяя, может ли сказать больше. – Князь на ее половину со дня летнего солнцеворота не заходит. Злится.

– Раздор? – быстро поняла я. Чего же такого натворила молодая княгиня в Иванов день, что князь уже полгода как ее спальню стороной обходит? Хуже нет попасть в жернова между ссорящимися супругами.

– Навет.