И я смекнула. Похоже, это вторая «голова», и все побитые Данькой пацаны – ее дети. Вторая «голова»... В прозрачном пространстве «рудимента» было так много следов, что сразу не понять – не разглядеть нужного. Я просто... почувствовала.
Женщина сглотнула, сжалась, спрятав руки за спину и поспешно творя что-то мерзопакостное, коротко и нервно скомандовала своим: «Выполнять!» и пошла к «пчеле». Да, я так же шла на прижигание «угля», но на «рыбу» смотрела без капли сочувствия. Семён интеллигентно придержал дверь, дождался, когда женщина скроется в кухне и внезапно повернулся ко мне. Он не видел... но явно чувствовал. И я услышала его встревоженно-тихий голос в своем подсознании:
– После этой твари я уйду, Злата... если смогу. Она – «голова». И может быть третья. Вы были правы. Не упустите. Они прячутся в домах-артефактах, больше негде. У меня почти не осталось сил. Убью, сниму заклятье с гостиницы и... попрощаюсь. Прошу, не упустите третью.
Дверь кухни захлопнулась и сразу же покрылась толстой коркой льда, перекрывая мне видимость. Пацаны-«рыбы» переглянулись и ринулись, толкаясь, выполнять задание. А я вдруг поняла, что в гостинице появился кто-то еще. Вернее, готовился появиться. Пространственные слои заходили ходуном, и мне стало... не по себе. Будь я в человеческом теле, сказала бы, что... щекотно.
– Дань! – я снова оказалась за спиной старшего крестника. – Быстро отсюда! Бросай всё и беги!
Он не ответил, занятый приближающимися «рыбами». Повел носом, хищно улыбнулся, изготовился... А сам – черный от синяков, на спине, не выдержав безумного напряжения, лопнула кожа, и левая лопатка сочилась темной кровью, пропитывая «шерсть» и штаны. А глаза – сплошная чернота расширившегося зрачка.
– Уши оторву, засранец! – я сорвалась на крик, ощущая новую дрожь пространства. – Уходи, сволочь! Убью нахрен!.. – закончила почти шепотом и в слезах от бессильной злости.
А Руна уже заканчивала с первым смельчаком. Перекусила сонную артерию и жадно вцепилась в шею.
– И маме всё расскажу!.. – других аргументов не осталось.
– Расскажи, – тихо ответил «лис». – Надеюсь, она будет мной гордиться.
Карина напитывалась кровью. Всё, что пила кошка, выходило из ее кожных пор мелкими каплями, тянулось к мертвой ведьме и окутывало ее кровавым плащом. И сильнее скрючивались пальцы на руках, и светлела синюшная кожа, и глаза наливались снежным серебром, и безумнее становилась улыбка. А когда Руна закончила и подняла голову, обернувшись на хозяйку, Карина сделала то, чего я боялась. Оборвала связь с питомицей. Кошка лишь тихо пискнула, когда мертвая ведьма чиркнула обледенелыми пальцами по полосатой спинке, и упала на бок.
– Ш-ш-ш, хорошая моя, – пропела Карина и вытерла сочащуюся из уголка губ сребристую кровь. – Ты будешь жить. А вот ты, – и ее голодный взгляд упал на вторую «рыбу», замершую в дверном проеме, – увы, дружок.
Стремительное движение, вздувшийся теневой плащ, и голова «рыбы» покатилась по полу. И я сжалась, видя, как, взревев от бешенства, Данька очень старается не дышать. Но от Карины волнами шла тьма такой силы, что «лис» не продержался и минуты – рухнул как подкошенный, закатив черные от боли глаза. Сработала Наткина подстраховка: чтобы не слетел с катушек от избытка тьмы... уж лучше в обморок. Тепленьким и в поджигающие руки «рыб».
– Защити его! – рявкнула я, оказавшись перед мертвой ведьмой. – Не отдавай им! Ты обещала!..
– Я обещала присмотреть за тобой, – она равнодушно отвернулась к столу. – И не отдать им...
Грохнуло. Со стороны кухни. Сунувшиеся за Данькой «рыбы» разом прикрылись снежной круговертью и присели. А вот кухня... опустела. В воздухе кружила черная труха… и одинокая пчелка. Насекомое описало в воздухе пару кругов и, презирая законы природы, улетело в зиму, просочившись в оконную щель. И на сцене наконец появилось новое действующее лицо.
Пожилой старик с горделивой осанкой вышел, раздвинув створки пространственного слоя, и величаво ступил на залитый кровью коридорный ковер. Заглянул с сожалением в пустую кухню, отметил улыбнувшуюся Карину и сухо велел:
– «Лиса» взяли. Руками. Он здоровый нужен.
– Нет, – я встала перед ним, опередив Карину.
Но меня или не увидели, или проигнорировали. Старик-«рыба» прошел сквозь меня, как через нечто незначительное и несущественное, и поднял правую руку, разжимая кулак. На сухой ладони, как могильные черви, шевелились скользкие плети тьмы.
– Прощай, ведьма.
Я знала, что это за заклятье, поэтому успела отскочить в сторону, а Карина приняла удар на себя с неизменной кровавой улыбкой хуфии. И это было последнее, что она успела сделать. Тьма разъела ее дух, выпив силу, за полминуты. Отставив на месте опасной нежити... ничто. Развоплощенную пустоту.