- И она умерла молодой. Скорее всего считается, что она утопилась от несчастной любви.
- Тереза Савольска! – воскликнул Лют.
Мир молча закатил глаза. И уселся в кресло, что стояло напротив нашего диванчика. Ноги вытянул. А и вправду… надо будет его пристроить. Глядишь, скептицизму поубавится, а то ходит тут такой весь из себя… глаза закатывает.
- Она погибла в восемьсот тридцать шестом, - Лют не выпустил моих рук. И не отодвинулся. И я не стала делать вид, что поддержка мне не нужна.
Нужна.
Очень.
А еще он теплый. И мне нравится его тепло.
- Она из родичей, но дальних. Там какая-то мутная история приключилась. Девушку отослали в поместье, чтобы разорвать её роман с неким молодым человеком, которого родные сочли неподходящей кандидатурой. Поместье было далеко от столицы… по тем временам. Родители понадеялись, что девочка успокоится, остынет к своему возлюбленному. И вернется ко двору, чтобы найти себе подходящего жениха. Такой даже имелся, если память не изменяет. Закончилось все плохо.
- Потому как девица дождалась, когда хозяин поместья и её родители отъедут по делам, и утопилась всем на зло, - буркнул Мир. – В итоге был скандал. Нас попытались обвинить в недогляде…
- Она не сама утонула, - сказала я. – Её убили. При ней была… женщина… нянька или горничная. Она знала, что девочка уже… согрешила.
Слушают.
Оба.
У Мира вон только ухо дергается, причем левое. Хотя морду лица держит невозмутимой.
- Она забеременела, а её… не подруга это.
- Наперсница скорее всего. Часто брали девушку из дворни, которая росла вместе с хозяйской дочерью, чтобы становилась кем-то… не подругой, скорее уж доверенным лицом. Помогала. Прислуживала. Присматривала. Все и сразу. Их даже учили и грамоте, и языкам, этикету. Одежду шили, пусть не богатую, но такую, чтобы не стыдно было показаться, - пояснил Лют.
Наперсница…
Звучит-то как.
- Она предложила… - дальнейший рассказ много времени не занял.
Но Лют задумался. И Мир с ним. Он качнул ногой и сказал:
- Это многое объясняет… наперсница была. Алевтина… фамилия, извините, из головы вылетела. Она-то хозяйки и хватилась. Та вроде как закрылась в комнатах и велела не беспокоить. К ужину не пошла, к завтраку тоже. Тогда-то и искать начали. И нашли на берегу шаль да книжицу стихов.
Вот…
Дрянь.
Хотя… нет, дрянь, но… кем она была, эта Алевтина? Живой игрушкой, которая ко всему за хозяйкой присматривать должна? И тогда-то… год, если память не подводит, тот, когда крепостное право еще существовало. И за грехи Терезы Алевтину ждало бы наказание.
И выпороть её могли бы.
И запороть…
Что с нею стало потом? Не знаю… и знать не хочу.
- С ними теперь понятно. А вот твой дар… опасен, - Мир поднялся. – Князю сказать надо бы. Вот же ж… дерьмо.
И это он не про неустроенную личную жизнь.
А главное, что согласна я.
Дерьмо
У меня вон рука до сих пор будто замороженая, а это одна душа… всего-навсего одна.
Князь изволил пить кофею, но мне не дали. Мне поднесли высокую кружку с ароматным бульоном, тарелку махоньких булочек, кунжутом посыпанных, и полдюжины плошек.
- Тебе есть надо, - сказал князь, нюхая свой кофей. – А то не понять, в чем душа держится.
Сидели мы в очередной гостиной, на сей раз оформленной в янтарно-теплых тонах. Окна в пол. Стол из темного теплого дерева. Кресла.
Запах кофе, сигар и этого самого дерева. Еще лака. Бульона…
- Вот, стало быть, как… редкий дар… давненько о таком не слышал, - князь пил кофе неспешно. Я ела, предоставив Люту возможность рассказать обо всем.
Он и рассказал.
Мир слушал.
В общем, почти идиллия. Булочки вот упоительно вкусные. Надо будет заглянуть на кухню и сказать, что в жизни таких не ела.
Или не надо?
- Верно, и сама-то удивилась… - продолжил князь.
Я кивнула, вспомнив, что да, не то, чтобы сильно, но удивилась богиня.
- А разве, - я проглотила булочку. – Она сама не выбирала, чего дать?
- Иногда они выбирают, но редко… дары – дело такое… индивидуального пользования, если так можно выразиться.
Князь поставил чашечку на фарфоровое блюдце.
- Не всякий дар в любом человеке приживется… оно и для дара недобре, и человек скорее всего не выживет. Тут скорее иначе все. Божественная кровь несет в себе божественную же силу, и как сила сия проявится в том или ином человеке, угадать сложно. Ты вот обрела возможность души отпускать.
Молчу, что не просила.
- Я Позднякову скажу… если позволишь, - вежливо поинтересовался князь.
А я что?
Позволила.
Может, не сильно симпатичен он, как человек, но…
- Некромантом ты не стала и не станешь, но глядишь, чего и присоветует. Это все ж ему ближе, чем мне.
- Он и вправду некромант?
- Сильнейший за последние пару сотен лет.
Надо же. Как-то не такими я некромантов представляла.
- А картины при чем? Академия Искусств?
- Это у него для души. Он художником стать хотел. Как хотел… он и стал, только уж творчество больно специфическое. Скажем так, не для всех… в Академии его талант и заметили. Перенаправили, - князь замолчал, потом все же добавил. – И использовали. Да и сейчас…