Ведьмин род

Лара мигнула, прикрыла лицо ладонью и вспомнила: ей пять лет. Она летит под гору на двухколесном велосипеде, разболтанном, дребезжащем. Она не знает, как затормозить. Впереди трасса, проносятся фуры. Лара хочет вывернуть руль, но руки не слушаются, она боится упасть. Боится покатиться кубарем по асфальту. Велосипед прыгает на выбоинах, до трассы остается десяток шагов, в этот момент брат Михель, девятилетний, догоняет и хватает ее — на лету. И катится по асфальту, прикрывая сестру собой, принимая корявый асфальт локтями, коленями и плечами, а велосипед вылетает на трассу и падает под колеса…

Лара зажмурилась, чувствуя, как нависает над головой масса камней, обломков и снега, и молча ответила той женщине, и удивилась своему ответу.

х х х

Лавина доползла до объездной дороги. Инквизиторские знаки, встретившие ее на пути, могли замедлить ее — но не отменить. Лавина замерла, будто примериваясь…

И выдохлась, и опала. Земля дрогнула, кое-где осыпались печные трубы, и наступила тишина.

х х х

Разлепив глаза, констебль Лис увидел чьи-то окровавленные руки, вцепившиеся в мерзлую землю прямо перед его лицом. Он разглядывал их несколько секунд, пока не понял по рисунку вен и складок кожи, что это его руки, он созерцал их прежде каждый день, без малого шестьдесят лет; странно, что не узнал сразу.

Он попробовал пошевелиться и понял, что руки слушаются его, а ноги — нет. У него, казалось, не было тела ниже пояса, он должен бы весить вполовину меньше, но груз такой, что не сдвинуться с места. Констебль Лис хотел крикнуть, но и голоса не осталось. Мир вокруг был затянут дымом и пылью, и в пяти шагах уже ничего не видно.

— Ведьма, — сказал он, непонятно к кому обращаясь.

Будто отвечая на его зов, из мути появилась женская фигура. Констебль в ужасе поднял глаза и увидел ее лицо и сразу же узнал.

— Нет, — прошептал он, прекрасно понимая, что ничего остановить не сумеет.

Ведьма подошла ближе, пошатываясь, и наклонилась над ним.

х х х

Эгле склонилась над лежащим на земле человеком. Его лицо было перепачкано кровью и грязью, но Эгле его узнала: в этот момент он сделался странно похож на Ивгу Старж, свою родную сестру, хотя прежде не имел с ней ничего общего.

Констебль Лис смотрел на Эгле, как на собственную смерть. И у него был перебит позвоночник.

С момента, когда она вернула себе способность дышать, видеть и двигаться, прошло несколько минут… а может быть, часов. Оглушительная тишина, залегшая над Тышкой, сбивала ее с толку. Эгле не была уверена, что не оглохла. Констебль скреб ногтями по мокрой земле, и это был первый звук за долгое время, который Эгле смогла расслышать.

Констебль, кажется, пытался уползти. Воля к жизни в этом человеке была достойна уважения — он сумел выбраться из-под развалин и в последнюю секунду хоть и не сражался, но и смиряться не хотел. Эгле опустилась перед ним на колени, положила ладони на грязную талую землю и вцепилась в нее пальцами.

Ее пальцы проросли, как корни, вытягивая из земли всю траву, столетиями росшую здесь, все цветы, все весенние лужи, тени всех птиц, когда-либо над ней пролетавших. И оттуда, из-под земли, коснулись лежащего человека и чуть приподняли его, на волосок оторвав от грязи.

Эгле показалось, что ее руки опустились в кипяток. Констебль Лис хрипло вскрикнул и дернулся. Его перебитый позвоночник, немолодой и не очень здоровый, восстановил тончайшие связи между волокнами, и констебль, наверное, почувствовал, как болят его ноги. То, что от них осталось.

Эгле опустила веки, продолжая видеть человека на земле, свои пальцы под землей и все эти горы, сверху и снизу. Она сама сделалась горой. Ее голова поднялась выше дымки и выше облаков, и оказалось, что солнце давно взошло и раздробленные кости срослись.

Выдохнув сквозь зубы, она вернулась в свое тело — в рамки, которые способна была осмыслить. Констебль Лис уже пытался встать, и было ясно, что с третьей попытки, в крайнем случае с пятой, у него получится. Его ступни в смешных шерстяных носках искали опору, Эгле задержала на них взгляд — что за старомодные полосатые носки, вязанные спицами, восхитительные в своей наивности…

В тумане, в пяти шагах перед ней, открылись два черных немигающих глаза: двустволка. И еще один глаз: охотничий карабин. Эгле огляделась; все, что осталось от селенья Тышка, все, что могло носить оружие, явилось сюда, чтобы покончить с ведьмой.

х х х

Мартин чуял ход времени как острую боль. Потому что еще мгновение — и убийцы доберутся до нее, и слово «поздно» из угрозы превратится в приговор.

Время плыло и растрачивалось, распадалось на волокна, будто истлевшая ткань. Выбраться из снежного завала. Найти путь в узких улочках среди поваленных заборов. Запах Эгле и ее близкое присутствие вели Мартина, как собаку по следу, но летать он все равно не умел и бегал с надорванной связкой — не как спринтер. Клавдий держался рядом, он был относительно цел, но далеко не молод, и дыхание у него начало сбиваться.