— И Даром, — сказала я замороженными губами, чувствуя себя человеком, который даже не успел проснуться, когда получил удар кинжалом в сердце и среди полного благополучия, в сонной неге пытается понять, как это может быть, что он сейчас умрет. Я все больше осознавала, что это взаправду, без шуток. У нее был очень серьезный, подрагивающий от волнения голос. Она действительно собиралась одеть на меня Венец.
— Я позабочусь о тебе, когда… когда все закончится. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Я расскажу тебе все о твоей прошлой жизни, ты все будешь знать. Главное, чтобы сохранить ум, не сопротивляйся воздействию Венца, вообще не сопротивляйся, и все будет хорошо. Если ты будешь сопротивляться, он выжжет твой разум, и тогда я ничего не смогу сделать. Главное — сохранить разум! А Дар… Существуют артефакты, способные частично заменить… Я обо всем позабочусь…
— Зачем? — спросила я. Какая-то невероятная горечь заполняла душу с каждым ее словом. Прощай, Яра Рысев, ведьма, маг, экзорцист, будущий архимаг и открыватель тайны порталов. Здравствуй, слабая, зависимая от чужой милости, тупоумная дурочка, не знающая собственного имени.
История повторяется. Это уже было. Все это уже было. Как предчувствие. Как рок. У меня уже отнимали Дар и будущее, но тогда хоть память оставалась…
Неизбежность. Судьба. Как тут в нее не верить…
— Зачем?
— Что — зачем? — не поняла Леонарда.
— Зачем вам это нужно? Ну, Коронация?
Я уже решила про себя, что сопротивляться Венцу буду. До последнего. Надеюсь, это возможно — досопротивляться до того, чтобы Венец сжег мозг досмерти? Я умру Яраной Рысев.
— Я же тебе уже сказала — это нужно для спасения людей.
— Каким образом? Я ничего не понимаю. Что происходит? Кто убил Майти? Что изменит потеря мною памяти? — я старалась говорить спокойным, недрожащим голосом.
— Это… эхм… Это слишком долго придется объяснять, Яра, а у нас, к сожалению, очень мало времени.
— У меня мало времени. Я имею право знать перед смер… я имею право знать, ради чего приношу такую жертву.
— Я тебе все расскажу. Потом.
— Потом это уже буду не я. Я хочу знать сейчас. Почему я, Яра Рысев, должна потерять себя. Обьясните.
— Прости меня… — тихо сказала Леонарда.
Я ожидала, что она начнет рассказывать, но она отвернулась и пошла к своему креслу за столом. Я ждала. Молчание затягивалось. У менталиста, возящегося с ауроскопом, что-то не получалось, и он чуть слышно ругался себе под нос. Остальные сидели статуями. Пахло озоном. Моему, гремящему в ушах кавалерийским эскадроном сердцу смертельно не хватало воздуха.
Похоже, никто ничего мне объяснять не собирался.
— Магистр Леонарда, если вы сейчас же мне все не объясните, я отказываюсь! Я откажусь от Коронации!
Демонолог Торван Гипатаха издал какой-то невнятный звук. Я посмотрела на него и увидела, что он смеется, прижимая к губам кулак.
— Прости, Яра — тихо, но твердо сказала куратор Леонарда — Твое согласие или отказ… не имеют значения.
Я не могла оторвать взгляд от демонолога. Он уже не смеялся, а просто улыбался. Этот смех… я вдруг ощутила такую невозможную, разрывающую меня изнутри ненависть, я никогда в жизни так не ненавидела, как в этот момент — их всех, всех здесь собравшихся, но этого, породисто-красивого, смеющегося… если бы не было цепей и щитов, мощнейших, тщательнейше сплетенных щитов, призванных отделять опасного преступника от судей… Я бы вцепилась в него так, что меня никто не смог бы отодрать, я бы била и кусала и драла упитанные щеки голыми руками, вырывая куски мяса! Выгрызла б глаза, сдавила б шею так, что кровь бы потекла из-под пальцев!
Под моим взглядом демонолог перестал улыбаться. Прокашлялся, принимая серьезное выражение лица:
— Многоуважаемая адептка Рысев! Как бы пафосно это не звучало, но сейчас от вас зависит, ни много, ни мало — дальнейшая судьба нашего мира! Только представьте — судьба целого мира! Разве это не величайшая честь, когда либо выпадавшая на долю смертного?! Подумайте — ваши одногрупники, коллеги-экзорцисты — они спасают от зла отдельных людей, в самом лучшем случае спасут какую-нибудь захудалую деревеньку, а вам выпала судьба спасти от зла весь мир!
Его голос был звучен, мрачен, торжественен и прогремел на весь огромный зал, но почему-то в этом глубоком, хорошо поставленном басе мне отчетливо послышалась издевка. Не мне одной, возможно — я уловила быстрый, неприязненный Леонардин взгляд, кинутый на демонолога.
Они требуют, чтобы я отдала ради них Дар, память, жизнь — и смеются надо мной! Это так смешно — когда приговоренный к смерти просит сказать, ради чего его приговорили!
Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
— От какого зла? Назовите мне имя зла! Быть может, оно зло только для вас?! — почти закричала я.
— Адептка Рысев, вы же маг! Даже мне стыдно смотреть на вашу истерику! Даже если вы считаете нас врагами, тем более вы должны смотреть на нас гордо и насмешливо! Вы так унижаетесь, что мне стыдно, право!
— Заткнись! — крикнула ему Леонарда.
— Вы хотите меня убить, а мне должно быть стыдно?! — голос сорвался. Действительно, доказывать что-то этим — только унижаться. Буду молчать.