Ведьмин век. Трилогия

Он в три шага пересек комнату и молча обнял ее. Эгле накрыло волной мурашек – вперемешку ледяных, горячих, электрических, колючих. Она обхватила его, прижимая к себе, будто ныряя в водоворот.

Его плечи вздрогнули. И еще. Эгле испугалась:

– Март, что с тобой?

Судорожно обняв ее, он прятал лицо.

– Что случилось? Меня что, решили казнить?!

– Нет, – сказал он глухо. – Вот…

Он отстранился, по-прежнему не глядя на нее, и вытащил из внутреннего кармана пиджака серый канцелярский конверт. Запечатанный. Приговор, отчего-то подумала Эгле.

– Мне обязательно смотреть, что внутри?

Мартин, не отвечая, дернул пластиковую нитку, позволяющую открыть конверт аккуратно и без усилий. Протянул Эгле, и она не могла не взять; из конверта выпала на паркетный пол белая пластиковая карточка с чьим-то лицом на боку. Эгле узнала собственную фотографию с учетного свидетельства. Мартин наклонился и поднял карточку; из конверта выглядывал лист бумаги с голограммой и водяными знаками.

«Данным документом устанавливается, что Эгле Север… инициированная ведьма… обладает гражданскими правами, переданными ей Советом кураторов… – Строчки расплылись у Эгле перед глазами. – …Не может быть казнена без суда, не может быть задержана без твердого подозрения в совершении правонарушений, предусмотренных…»

– Как ты это сделал?! – Она помотала головой, желая убедиться, что не спит, что прекрасный сон не прервется, что это правда.

– Это сделал не я, – шепотом сказал Мартин.

* * *

Никогда прежде старая площадь перед Дворцом Инквизиции не знала таких разрушений – в узорах изувеченной брусчатки можно было прочитать, как в открытой книге, историю того, что недавно здесь случилось. Бродили люди в ярко-желтых отражающих жилетах, развешивали ярко-желтые ленты, ограждая развалины от остального города, целого, уцелевшего. Людей было много, но площадь все равно казалась пустой.

Все видно как на ладони: откуда стартовал обезумевший танк, какие маневры успел предпринять, прежде чем закрутился на месте волчком. И вот траектория, прямая, как автобан в пустыне, – танк на полной скорости пронесся через площадь, а потом замер, будто налетев на стену, и, кажется, слегка нарушил законы физики. Остановился в шаге от человека на площади. В полушаге.

Клавдий понял, что не может выровнять дыхание, и проделал опыт, помогавший ему много лет подряд: он позволил себе увидеть, как танк наваливается на Мартина и подминает его под гусеницы. Он заставил видение замереть, застыть фотографией, разглядел все чудовищные детали, а потом мысленно расколол картинку на мельчайшие фрагменты. Уничтожил образ в уме. Погасил.

Скоро весна…

Он прошелся по кабинету, вдоль огромного стола, от окна к камину и снова к окну, цепляясь взглядом за детали: авторучка с фиолетовыми чернилами, которой он много лет подписывал документы. Папки для бумаг, пять разнообразных пепельниц, альбом для визитных карточек… Ему, пожалуй, нечего забирать из кабинета, в котором он просидел тридцать пять лет. Компьютер служебный… ручка антикварная, но зачем она нужна вне этого стола? С чем придется повозиться, так это с документами – подготовить к передаче, чтобы у преемника не было проблем…

Он понял, что личность преемника ему не интересна вовсе. Удивился. Встал у окна, глядя на изуродованную площадь, и спросил честолюбие, не желает ли оно худо-бедно оживить профессиональную ревность. Опять ничего не почувствовал.

Щелкнул селектор на столе:

– Патрон, к вам куратор Старж…

Дверь тут же без приглашения распахнулась. Клавдий не обернулся; того, кто останавливает танки, не удержит дверная защелка, тем более незапертая.

– Да погибнет скверна, – послышался голос Мартина за его спиной.

– Патрон, я ничего не могу сделать, – пролепетал референт. Клавдий, не оборачиваясь, махнул рукой, предлагая тому убираться. Дверь снова закрылась. Клавдий смотрел в окно.

– Спасибо, – шепотом сказал Мартин.

– Рад быть полезным.

– Я хочу попросить прощения.

– Извини, Март, я не могу сейчас с тобой говорить. Если хочешь сделать мне приятное – поезжай в Ридну и займись делом.

– Я был… не прав, – сказал Мартин с отчаянием. – Я… неправильно все понял, я был идиот, потому что… Эгле.

– Не оправдывайся и уходи. – Клавдий не оборачивался. – Потом, когда время пройдет… мы это обсудим. Может быть. Потом.

– Тогда я поехал, – сказал Мартин мертвым голосом и пошел к двери. Сделал несколько шагов, остановился:

– Почему ты принял такое решение? Из-за меня?! Чтобы мне что-то… доказать? Но я ведь тебя не стою, я тебе в подметки не гожусь, как я мог настолько тебя уязвить?!

Возможно, сцена имела бы неприятное продолжение, но селектор на столе опять пискнул:

– Его сиятельство герцог…

– Добро пожаловать, – сказал Клавдий.

* * *

Герцог не ожидал застать здесь Мартина. Он остановился на пороге, будто смутившись, будто осознав, что стал свидетелем сцены, которой никаких свидетелей не полагалось. Мартин коротко наклонил голову, очень формально, в полном соответствии с этикетом.