Ведьмин век

Наверное, Ивга удивилась его желанию остановиться здесь, между этажами, в полумраке огромной винтовой лестницы. Удивилась, но не подала виду — а он просто не желал видеть своего кабинета. Ни приемной, ни референта, ни подручных, ни даже табличек на дверях…

— Дайте мне сигарету, — сказала Ивга шепотом.

Он механически протянул ей пачку — и сразу же отдернул руку:

— Ты же не куришь!

Она чуть усмехнулась:

— Теперь курю. Или вам жалко?

— Жалко, — он спрятал пачку в карман.

Ивга покривилась. Непривычная гримаска очень не шла ей. Как будто некий изувер-фотограф приклеил к рыжим волосам совершенно постороннее, достаточно неприятное лицо:

— Боитесь, что от сигареты я стану чуть менее здоровой? Недостаточно крепкой, чтобы идти на костер?..

Он ждал от себя волны раздражения — но ничего не почувствовал. Только усталость. И потому сказал непривычно тихо:

— Ивга, отстань. Не зли… Мы же с тобой… эти… сотрудники…

— Ага, — неприятное выражение все не уходило с ее лица.

Она смотрела вниз, в темный квадратный колодец с лифтовой шахтой посередине.

Он вдруг вспомнил. И поразился собственной недогадливости — и еще тому, как изменились обстоятельства. То, что казалось важным еще позавчера, теперь попросту забылось…

— Извини. Я хотел спросить. Назар?..

Собственно, ответа ждать не приходится. Вот он, ответ. Мрачно сбрасывает пепел с перил, и наблюдает, как падают серые хлопья…

Перила опустели. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем Ивга подняла голову:

— Скольких вы отправили на костер, Клавдий?

Он сжал зубы:

— Не было никакого костра. Последние сто лет казни… происходят по-другому. Так только говорят — «костер»…

— А как происходят казни?

— А тебе какое дело?.. Гуманно… пес, пес, пес! Чего ты от меня хочешь, Ивга?!

— «Я пытался оставить свое ремесло. Я всегда знал, что оно неблагодарно, жестоко и грязно… Я прирожден к нему, как никто другой. Что ж, кто-то ведь должен чистить отхожие места, иначе мир захлебнется в нечистотах…»

Она цитировала, глядя мимо его глаз, размеренно и бесстрастно. Только один раз голос ее дрогнул — на слове «захлебнется».

— Ты мне льстишь, — сказал он глухо. — Мне очень далеко до Атрика Оля.

Она искренне удивилась:

— Почему? Потому что он был сожжен сударынями его, ведьмами?

— Нет, не поэтому. Ценой его жизни, видишь ли, была жизнь матки. А сжечь и меня могут — не фокус…

Брезгливое выражение наконец-то сошло с ее лица. Она впервые за долгое время взглянула ему прямо в глаза:

— Не надо так говорить.

Он пожал плечами: как хочешь.

Внизу, там, куда упиралась лестница, пронзительно скрипнула дверь. В проеме стояла сухонькая женщина с ведром и тряпкой; взявшись было за привычную работу, она вдруг замешкалась и принялась вглядываться в стоящих высоко на площадке. Как будто не веря своим глазам — уж не Великий ли Инквизитор?..

— Все не хотелось об этом думать, — признался Клавдий тихо. — Но мне придется встретиться с маткой… как и Атрику Олю. Но я, видишь ли, в отличие от него совершенно не уверен, что сумею ее уморить.

Уборщица продвигалась вверх, тщательно вылизывая тряпкой одну ступеньку за другой.

— Атрик Оль тоже не был уверен, — сказала Ивга чуть слышно.

Клавдий вдруг испытал благодарность. Может быть, за эти слова. А может быть, то было запоздалое признание ее самоотверженности, потому что работа этой ночью была опасной и тягостной, а накануне его сотрудница пережила, по-видимому, серьезную личную драму…

— Ивга. Расскажешь мне… про Назара?

Она наклонила голову. Упавшие рыжие пряди закрыли от него ее лицо.

— Мне хочется помыться, — сказала она вместо ответа. — Смыть с себя…

Он понял ее раньше, чем она договорила. И понял, что ему уже давно хочется того же самого — смыть с себя эту ночь. Содрать со шкуры события последнего месяца, хоть на пару часов, но забыть о сгоревшем театре, опрокинувшемся трамвае и окровавленном цирке. О собачьих глазах Федоры, ледяном голосе герцога и тени ведьмы-матки, неспешно наползающей на Вижну и на мир. Возможно, и Атрик Оль ощущал нечто сходное, покупая дом в предместье, желая «возделывать лилии»…

— В окружении пчел, гудящих над соцветиями, — сказал он вслух.

Взял Ивгу за руку и побрел к лифту.

х х х

Дорога заняла полчаса — все это время они спали на заднем сидении. Клавдий уснул мгновенно и глубоко, а Ивга дремала, время от времени тычась лицом в стекло и с трудом приподнимая веки. Какие-то огороды, дома, улицы предместья…

Таксист притормозил на развилке, подумал и повернул вправо; дорога ушла из-под колес, теперь это были две изрядно заросшие колеи в окружении росистой некошеной травы. Таксист остановил машину перед темными облезлыми воротами, гордо возвышающимися среди остатков завалившегося забора. На воротах приколочен был новенький знак: «Ул. Речная, 217».

Клавдий, чьи глаза никак не желали раскрываться, неторопливо отпер ворота ключом на гремящей связке; Ивга ждала. Это казалось старинным, а оттого весомым и уважаемым обрядом — непременно отпереть ворота, стоящие, в общем-то, средь чиста поля. У подгнившего деревянного столбика имелся красноголовый, полускрытый травой гриб.