Ведьмин зов

— Вот и ты, пошли со мной. — Клавдий походя утопил сигарету в пепельнице, двинулся на Мартина, будто собираясь сбить его с ног, ринулся, как тяжелый танк на кролика. — Идем, Мартин, надо поговорить…

Мартин смотрел на Эгле. Она предпочла бы еще раз сунуть руки в огонь, чем ощущать на себе этот взгляд.

— Я сказал — идем. — Клавдий повысил голос. — Куратор, у меня для вас срочная информация, это приказ, идемте…

— Нет, — очень тихо отозвался Мартин, и от звука его голоса Эгле затряслась. — Не в этот раз. Нам с Эгле не нужны посредники.

х х х

Клавдий понял, что не сдвинет его с места. Что ни криком, ни шипением его не проймет, что никакого приказа сын не послушает; он встал между Мартином и Эгле, загораживая ее собой:

— Покажи руку.

Мартин поднял левую ладонь, перепачканную высохшей кровью: сквозная рана затянулась.

— Спроси у нее, куда девался смерть-знак, — сказал Клавдий. — Давай, сейчас, при мне.

— Не надо, — слабым голосом попросила Эгле. — Клавдий, он прав… Мы сами договоримся. Мы же не дети.

Он не мог ни помочь им, ни помешать. Он ничего не мог для них сделать.

И он вышел, сжав зубы, оставляя этих двоих наедине.

х х х

Эгле смотрела на лед, розоватый от ее крови, на тонкий ледяной барьер между своими обожженными руками и всем остальным миром. По ее спине, по шее, по плечам бежали от затылка ледяные мурашки.

— А я уже почти поверил, что все кончится хорошо, — сказал Мартин еле слышно.

— Что значит — «хорошо»? — Она стояла к нему спиной. — Ведьмы не будут убивать инквизиторов, потому что никакого Зеленого Холма больше нет. Ивга может спать спокойно, потому что вы с ней разрушили призрак Ведьмы-Матери. Ты выжил, хотя был обречен — но это мелочь, конечно, побочное явление. Чего тебе еще? Каких тебе розовых летающих слонов, чтобы ты наконец сказал — вот теперь хорошо?!

Он молчал.

— Просто цена, — другим голосом сказала Эгле, — которую надо было заплатить. Ни о чем не жалею, кроме того, что мы с тобой не успели съездить в круиз.

— Покажи руки.

Не оборачиваясь, она подняла руки, будто сдаваясь, и снова опустила в воду.

— Свет-знак? — спросил он очень глухо.

— Не знаю. Я не училась в инквизиторском колледже.

— Четыре раза, — прошептал он.

— А сколько надо?!

Ей было все труднее сопротивляться. Она ощетинилась, заставляя себя возненавидеть его.

— Эгле, — сказал он тихо, — посмотри на меня, пожалуйста.

— Я помню, как ты выглядишь.

— Пожалуйста, посмотри. Я очень прошу.

Она повернула голову. Он стоял в дверях кухни, голый до пояса, обросший бородой, светлые волосы прилипли ко лбу. И он был, наверное, в нейтральном модусе — в глазах Эгле выглядел совершенно таким же, как раньше. Он разглядывал ее, будто впервые видел; будто собирался писать ее портрет. Будто проверял, не двойник ли она, не подменыш.

— Сколько прошло… после инициации?

— Не знаю. — Эгле не врала, у нее сбился счет времени. — Часов девять. Клавдий сказал, максимум двадцать четыре…

— А что он еще сказал? Что ты — кто?

— Флаг-ведьма. — Эгле опустила глаза. — Мартин, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. У меня не было выхода. Прости.

— Я тебе неприятен? — спросил он тихо. — Ты меня боишься?

— Нет, — пробормотала Эгле с небольшой заминкой. — Я слишком хорошо тебя знаю.

— Я изменился.

— Нет, — сказала она убежденно. — Я же вижу, что нет.

Он несколько секунд смотрел молча, будто решая, можно ли ей верить. Потом снова разлепил губы:

— Можно я подойду?

Держа в каждой ладони по пригоршне льда, она вынула руки из раковины:

— Подойди.

Он медленно пошел через кухню. Какая огромная кухня в этом доме, обреченно подумала Эгле. Здесь можно в футбол играть. По мере того как Мартин приближался, она чувствовала, как бешено мечутся ледяные разряды на коже, как трещат, поднимаясь, волосы.

Он остановился напротив, в нескольких шагах, на расстоянии, приличном для чужого человека. Очень внимательно стал ее разглядывать — не глазами; у Эгле таял в ладонях лед, и вода капала на пол.

— Больно? — спросил Мартин.

— Уже нет.

Он нарушил расстояние, на котором обычно держатся чужие люди. Подошел вплотную, положил ей правую руку на плечо:

— А так?

Ее затрясло. Его ладонь казалась ледяной и горячей одновременно.

— Мартин, что ты со мной делаешь? — Она боялась прикусить язык, так сильно стучали зубы.

— Пока ничего, — сказал он медленно. — Ты мне позволишь перейти в оперативный?

Эгле зажмурилась:

— Нет. Не надо портить последние минуты. Когда я тебя забуду, стану злобной тварью — делай что хочешь.

— Ты же сказала, что не боишься.

— Я не хочу тебя видеть… таким. На прощанье.

— Ты мне всегда доверяла. Пожалуйста, поверь сейчас.

— Ну давай. — Она с вызовом уставилась в его зрачки. — Все равно.

Не выпуская ее плеча, он изменился. Эгле широко открыла глаза: Мартин не был похож на отца. Он не казался ходячей мясорубкой. Хищный, бронированный, опасный — но не отвратительный, не жутко-пугающий. У старшего и младшего Старжей была, конечно же, совершенно разная оперативная история.

Эгле разжала ладони. Остатки талого льда со звоном посыпались на пол. Мартин смотрел на нее, казалось, он видит ее насквозь, как аквариум.