Герцог оставил окружавших его гостей и подошел к Клавдию с Ивгой, и это было нарушением этикета, но Клавдий и ухом не повел, не его забота. Сам он отлично знал эти игры и умел в них играть, особенно у себя во Дворце Инквизиции, — но и отказ от правил в какой-то момент был частью общего действа.
— Добрый вечер, ваше сиятельство.
Клавдий и старый герцог враждовали, иногда воевали, но и ценили друг друга, и под конец жизни правителя их связывала странная, но все-таки дружба. Нынешний герцог был поздним младшим сыном: старший, тщательно подготовленный к роли главы государства, погиб, едва унаследовав трон.
— Я уж думал, вы нас за что-то невзлюбили, господин Старж. — Герцог взял бокал вина с подноса. — И прячете от общества вашу прекрасную супругу.
Неудачные слова, заштампованные и пошлые, выдавали его растерянность и усталость.
— Я не прячусь, — мягко сказала Ивга. — Приходите в городской лекторий, ваше сиятельство, там я обкатываю на публике самые свежие идеи.
Через минуту, небрежно извинившись, она отошла к столику с закусками. Клавдий и герцог остались вдвоем; высокопоставленные гости сновали вокруг, желая присоединиться к беседе. Клавдий улыбался, как если бы разговор шел о погоде, при этом посылая всем вокруг четкий сигнал: назад. Закрыто. Не пересекать линию.
— Ну дались вам эти квоты, — тихо, почти просительно сказал герцог.
— Это не просто квоты, это часть государственной политики, начало которой положил, между прочим, ваш отец. — Клавдий говорил вполголоса, сочетая в голосе почтение и жесткость. — Университет — государственное учебное заведение. Странно, чтобы в его стенах игнорировали закон.
Ректор уже заметил Клавдия и смотрел теперь через зал — чуть ли не в панике.
— Законы можно изменить, — сказал герцог. — Вы же свои меняете, возвращаете смертную казнь, например… для ведьм…
— Для действующих ведьм, — сказал Клавдий. — Приходите во Дворец Инквизиции, ваше сиятельство, я покажу разницу между «глухой» ведьмой и действующей.
— Но наши предки называли их одним и тем же словом. Ведьмы. Те и эти.
— Наши предки были не лучше нас — в чем-то умны, в чем-то наивны.
— Студенческие протесты… — голосом, полным зубной боли, снова начал герцог, и Клавдий счел возможным мягко его прервать:
— Не студенческие. Спущенные сверху. Вон ректор с супругой, он уже не раз пожалел, что сегодня сюда явился. Не хотел со мной встречаться, но сейчас принудительно встретится. Какая досада. — Он улыбнулся с фальшивым сочувствием.
— Клавдий, — с горечью проговорил герцог. — А нельзя было по-человечески прийти, отдохнуть, поговорить о приятном…
Герцог вел свою войну, до которой Клавдию не было дела, — с премьер-министром. С собственной нерешительностью, сомнениями, непригодностью к власти. С призраком старшего брата, который был идеальным правителем, но погиб в сорок лет при крушении вертолета.
— Прошу прощения, ваше сиятельство, — сказал Клавдий честно. — Вопрос к ректору — мелочь, на самом деле, ерунда, я сам все решу. Не стоит беспокоиться. Давайте говорить о приятном.
Ивга пила шампанское (на самом деле едва макала губы), благосклонно улыбалась, а вокруг плелись кружева замечательных бесед — о театре. О литературе. Слегка, будто ненароком, — о политике. Собеседники и собеседницы были исключительно умны и любезны и общались друг с другом — и с Ивгой — уважительно и ровно.
Она прекрасно помнила: давным-давно, когда Мартину был год, Ивга готовилась поступать в университет, когда ее все еще узнавали на улицах — по фотографиям из таблоидов, — Клавдий впервые намекнул, что неплохо бы сходить вместе на прием к герцогу.
— На меня будут таращиться.
— Разумеется. Но недолго. Потом ты перестанешь быть сенсацией и станешь просто чьей-то приятельницей, чьей-то подругой, кое-кто попробует с тобой флиртовать… Выбирайся из норы, лисица. Ты свободна.
— Не на кого оставить ребенка.
— Может, на проверенную няню?
— Клав, я просто не хочу.
Он тогда не стал настаивать.
Еще через несколько месяцев, когда она впервые вошла в университетскую аудиторию, все лица обернулись к ней, будто на лбу у нее звенел колокольчик. На нее смотрели, как на опасное и смешное недоразумение, как на обезьянку в жилетке, оказавшуюся здесь по чьему-то капризу. Не сразу, не легко, но с превеликим удовольствием она разрушила их картину мира, и через некоторое время те же люди ей растерянно признавались: «Я никогда не думал, что ведьма может… Мы были уверены, что ты просто его протеже… Мы тебя боялись… Я не знала, что ведьмы…»
И только когда Мартину было почти шесть, а Ивга заканчивала университет и думала об аспирантуре, она решилась явиться с мужем на светский прием. И, несмотря на уже отвоеванное право быть собой — не юной ведьмой, захомутавшей Великого Инквизитора, а Ивгой Старж, с профессией, планами на будущее и кругом общения, — все повторилось опять: на нее таращились. Немногим деликатнее, чем студенты-первокурсники. Прежний герцог, уже старый и больной в те дни, смотрел с доброй улыбкой — но с изрядной толикой любопытства.