Ведьмина печать. Ловушка для оборотня (СИ)

— Меня наставляли дед и отец, а я наставляю маленького перевертыша, который на голову выше меня. Кто бы сказал раньше, не поверил! — смеялся бледный Итсе.

— Рядом с ведьмой и не такое может случиться, — грустно улыбалась тетушка Оули, вытирая передником испачканные мукой руки. Она, лишенная сил ведьма, день за днем наблюдала, как ее любимый мужчина тает, и не могла ничего изменить.

Сар и сам чувствовал, как силы и жизнь утекают из ее мужа, словно кто-то по капле выпивал их.

Уже когда Аола подросла, объяснила причину смерти отца и своей слабости.

— Мама имела сильный дар и с детства знала, что должна была выйти за того, на кого укажет глава Дома, чтобы с разбавлением ведьмовской крови не утратить силу. Но мама встретила отца — мятежника, которого искали, и полюбила… Потом появилась я.

Тогда от нее потребовали вернуть мой половинчатый дар семье, а потом родить от мужчины соседнего Дома ребенка с даром. И только после этого ей позволили бы жить с отцом. Мама отказалась, потому что обряд я бы не пережила. Глава разозлилась и наложила на отца проклятье. И на меня тоже…

После этого Асаар почувствовал к тетушке Оули безграничное уважение. Потому что, даже страдая от выбора: пожертвовать любимым мужем или единственной дочерью, она сохраняла силу духа, выдержку и великодушие к нему, никому не нужному, вечно грязному перевертышу, привязавшемуся к ним, как бездомный кутенок, и вечно досаждавшему то блохами, то выпавшей шерстью, то запахом.

Фай Итсе знал об ультиматуме, однако решил, что его жизнь и так будет недолгой, поэтому запретил жене даже думать о выборе.

«Все давно решено. И я только об одном жалею, что не смогу увидеть дочь выросшей. Не смогу защитить их. Но одно мне утешение — Оули перестанет терзаться выбором. Однако прошу тебя, Асаар, об одном — не оставляй их, когда меня не станет. Они — две одинокие женщины, за которых некому будет заступиться. Прошу тебя».

И без его просьбы Сар не оставил бы их, потому что считал своей семьей.

Пока фай Итсе был жив, до последнего вздоха наставлял Сара, читал важные выдержки из книг, без утайки рассказывал о подковерных интригах в императорском дворце и вероломных предательствах.

«Никогда и никому не верь, мой мальчик. Перед блеском роскоши отступают и честь, и совесть, и верность. Ты вырастешь большим, сильным, хитрым. Надеюсь, что еще и недоверчивым, и стойким. Как бы тебе ни сулили богатства и почестей, знай, они обрушиваются, чтобы ослепить и убедить тебя в везении и непоколебимости. А потом те, кто покровительствовали, сами же и избавятся, чтобы утаить свои подлые дела. И сразу не останется ни друзей, ни добрых соседей. Только стая голодных хищников, нападающих со спины и скопом», — были последние слова, что фай Исте поведал незадолго до последнего вздоха.

После его смерти Сару осталась небольшая библиотека: описания жизни и деяний императоров, великих стратегов, трактаты и книги по военному искусству. И каждый раз, беря в руки книгу, он вспоминал просьбу мятежного Итсе, его наставника…

* * *

Через пролесок выбрался к чащобе. Скинул сапоги, одежду, аккуратно сложил в заплечный мешок, привязал к спине и, почувствовав свободу, ринулся вперед, на бегу обрастая шерстью, когтями, и переходя на бег в четыре лапы.

Воспоминания поглощали Асаара, и он все больше чувствовал свою вину.

«Я слишком увлекся собой и позабыл о них! Ведьма! Проклятая ведьма с Аной!»

Он несся так, что ветер свистел в ушах, перепрыгивая заросли и чавкающую вязкую топь.

Сар хотел охоты, яростной, отчаянной борьбы, крови, чтобы выплеснуть накопившуюся горечь разочарования и забыться. Драть когтями, вонзать клыки в тушу грозного хищника, разрывать на куски, как разорвал бы того, кто посмел тронуть его близких.

Чтобы подманить огромного, голодного шатальщика, наедавшего на зиму жир, Сар поднял голову и издал трубный, громкий звук, какой издают самцы во время гона. Он вызывал соперника на бой. Однако на зов никто не отзывался. Повторил вновь — тишина.

«Странное место…»

Он бежал, делал передышку, снова бежал по гуще леса, окутанному молочной, призрачной дымкой, чтобы на исходе четвертого дня быть в Вардаре. Черная земля пахла прелыми листьями, едва уловимым оттенком последних мелких травинок, сладко-горькими поздними ягодами, мхом, грибами… С шумом вдыхал прохладный, пряный воздух полной грудью и не мог надышаться.

За ночь отдохнувший Сар набрался сил, поэтому, полный решимости скорее добраться до Вардара, мчался напрямик.

Когда встретился протяженный овраг, усеянный частоколом острых камней и коряг, ловко перепрыгнул его и ступил на рыхлую землю, покрытую красно-рыжей листвой и вкраплениями ядовито-зеленых пятен.

Поляна, раскинувшаяся в промозглой низине, внезапно вызвала странное ощущение. Белесый густой туман прорезали размытые очертания черных деревьев-исполинов, причудливо стелившихся по мшистой почве, в сравнении с которыми Сар ощущал себя ничтожным червяком. Но больше всего настораживала вязкая тишина.

«Даже грызуны ушли… — Сар навострил уши. — Похоже, я вторгся в чужие владения», — рука напряглась, выпуская когти до предела.