Ведьмина роща

Все лето просидела Ефросинья в лесу, грибами да ягодами питаясь, в колхоз идти отказывалась. И народ, досаду свою излив, махнул на нее рукой, мол, зимой все равно замерзнет. Но к осени снова Хожий в деревню пришел работу искать, а вслед за ним – эпидемия. Вот тогда-то и вспомнили люди о ведьме, помыкались-помялись, а помирать-то никому не хочется. Собрались они, продуктов принесли, да одежду, да посуды разной, положили все у моста, стали Ефросинью кликать и о помощи молить. Вышла на их причитания из лесу ведьма, выслушала их горе, обещала помочь, только потребовала, чтобы избу ей починили и мост поставили новый. Все выполнили люди, вернулась ведьма к себе, и через неделю-другую болезнь на убыль пошла, а парень как пришел – так и пропал незнамо куда. И стала Ефросинья жить по-прежнему, в лес ходить да людей и скотину лечить. А на мосту знаки начертила колдовские и людям настрого запретила ходить по нему. С тех пор и стоит пустой, и никто, кроме ведьмы старой, по мосту не ходит.

– Все, теперь спать иди, стрекоза. А нам с Глафирой потолковать надо.

Глаша молча шла за бабкой Агафьей в баню и размышляла о ее рассказе. Травами эпидемия не лечится, и старуха Ефросинья не могла об этом не знать. К тому времени, как она вернулась, вся деревня, скорее всего, уже переболела, а она травами отходила тех, кто и так уже справился с болезнью, просто помогла им быстрее на ноги встать. И сама, видать, легко переболела.

«Умная женщина, цену себе знающая, – решила Глаша. – Хоть и натерпелась от людей, а подход к ним нашла».

– Сядь-ка тут, Глафира. – Бабка Агафья засветила свечку и села на лавку в предбаннике. – И волосы распусти, посмотрю на твои хваленые колдовские космы.

Глаша вздохнула, опустилась на лавку напротив Агафьи и принялась расплетать волосы.

– Да… – наблюдая, как девушка разбирает густые пряди, протянула бабка. – И вправду похожа на Ефросю в молодости. Может, покрасить тебя?

Глаша мотнула головой:

– Не надо. Краска не возьмет, только волосы испортим. А вся деревня и так уже знает, что я черноволосая да синеглазая.

– Понимаешь, значит, что окрестят новой ведьмой? – разглядывая ее волосы, вздохнула Агафья.

– Понимаю. – Глаша пожала плечами. За сегодняшний день она уже столько раз об этом думала, что сомнений не осталось. – И покраска волос тут не поможет.

– Не поможет, – кивнула бабка. – И что делать будешь?

Глаша пожала плечами:

– А что Ефросинья Ильинична делала?

– Кого лечила, кого со свету сводила. Смотря что о ней говорили и что делали.

– Лечить здесь врач есть, могу ему помогать, я немного знаю, отец учил. А вот со свету сводить я никого не стану.

Бабка Агафья усмехнулась:

– Значит, станешь ведьмой, коли нарекут?

Глаша подняла глаза и встретилась с внимательным, изучающим взглядом старухи.

– А мне их все равно не переубедить. Безопаснее уж и впрямь ведьмой прикинуться, а то придется все лето взаперти просидеть.

– Прикинуться… – Агафья снова усмехнулась. – Не веришь ты в наши рассказы, а как разберешь, где правда, где ложь, поздно уж будет. Ну да, видать, судьба у тебя такая, тут уж не перепечешь. – Она оглянулась на окно и придвинулась ближе. – Ты вот что. И в самом деле держись поближе к этому пареньку. О нем всякое рассказывают, да и о тебе все равно не сегодня завтра станут говорить. А вместе вам попроще будет: оба городские, оба неверующие, хоть душу друг другу изольете, а там, может, и правда сойдетесь, кто вас знает. А ежели совсем донимать начнут – приходи, не прогоню. Девка ты хозяйственная, ведьме нашей я подругой была по молодости, да и Хожий вроде на меня не в обиде – семь дочерей живут да плодятся.

– Спасибо, Агафья Степановна, – прошептала Глаша.

Так тепло на душе стало от бабкиных слов, так радостно, что есть и здесь место, где донимать не станут.

– Погоди ты спасибо говорить. Бог даст, на том свете зачтется, что дитя невинное пригрела да приголубила. На-ка вот еще, держи. – Агафья достала из куртки какой-то кулечек и протянула Глаше. – Коли правда готова ведьмою стать, то, как Ефросинья помрет, надевай и носи, покуда Хожий сам не снимет.

Глаша развязала кулек и высыпала на ладонь серьги в форме смородинного листа с черным камнем посредине и такое же колечко.

– А ко мне засобираешься – иди напрямки через лес, он не густой, не заблудишься. И мост крепкий, тебя точно выдержит. Да только не говори никому, что ко мне идешь. Ну да ты девка вроде ученая, понимаешь, о чем говорить, а о чем молчать. – Бабка Агафья задула свечу и встала. – А теперь пойдем. Поздно уже.

Глава 5

Средь березок в роще, средь травинок в поле
Нет тебя милее и желанней нет!
Нареку своею, нареку любовью,
Прокричу об этом на весь белый свет.

Глаша шла и считала доски, поэтому не сразу заметила, как прямо перед ней вдруг выросла тень.

– Снова одна гуляешь, да еще по ночи.

Глаша вскрикнула, отскочила и, поскользнувшись, едва не сорвалась в реку, но ее подхватили и крепко прижали к груди.