Ведьмины камни (СИ)

– Я им всем раздам по гривне золотой… И варягам тоже. Ты же не обещал им, что я их простил?

– Нет. – Мистина многозначительно двинул бровями. – Я сам их не простил.

Где-то в глубинных течениях души Мистина ненавидел варягов еще сильнее, чем сам князь – за те намеки, которые они ему делали, дразнили возможностями, которые он был вынужден отвергать.

Ингвар мрачно смотрел перед собой, уже видя предстоящую дорогу. Эльга хочет, чтобы он своими руками усмирил своего кровного родича, не оказывая ему милости больше, чем досталось родне Эльги. В этом Ингвар видел ее вредность и даже некую месть, но готов был все это принять. В самые тяжелые дни после первого похода на греков Эльга не поддалась уговорам своего сводного брата, сохранила единство Русской державы. Она имела право требовать такой же твердости от мужа, а Ингвар не собирался крепостью духа уступать собственной жене.

– И ты, Свенельдич, со мной.

– Как скажешь. Если что, Асмунд здесь.

Мистина имел в виду, если Эльге без мужа и Мистины понадобится воевода, она найдет поддержку в другом своем двоюродном брате. Асмунд сын Торлейва, шурин Мистины, был человеком храбрым и толковым, но притязаний на власть не имел и ему доверяли.

Со всеми прочими делами княгиня справится сама.

– Пойду я. – Мистина встал и поставил серебряную чашу на лавку.

Ингвар поставил свою, махнул ему рукой и пошел в спальный чулан. Мистина и Эльга проводили его глазами с совершенно одинаковым выражением: стойкой невозмутимости, за которой пряталась тоска.

Эльга медленно подошла, собираясь попрощаться и проводить гостя.

– Застегни меня, – полушутливо попросил Мистина и кивнул на длинный ряд тесно сидящих пуговок кафтана. – Устал, в петлях запутаюсь.

Такие кафтаны греки когда-то вывозили из сарацинских стран, из Греческого царства они попадали на Русь, а оттуда – в Северные Страны. От ворота до пояса поперек груди на них нашивались полоски узорного шелка, не шире женского пальца; поверх каждой полоски пришивался плетенный из золотой или серебряной проволоки позумент, а там, где полоски справа и слева встречались посередине груди, разрез скреплялся маленькой пуговкой из бронзы или серебра. Все составные части такого кафтана делаются по достаткам хозяина; у Мистины все они были наиболее роскошными. Многоцветный узорный шелк нескольких видов, золотой позумент, позолоченные пуговки, и полоски с позументом сидят плотно одна к другой, образуя два широких поля на груди. И чем больше этих мелких пуговок, тем больше терпения и ловкости пальцев требуется, чтобы вставить их в петельки из тонюсенького шитого шелкового шнура или вызволить оттуда. У Мистины этих пуговок было около трех десятков.

Эльга глубоко вздохнула и взялась за дело. В избе были три ее служанки, спал на своей лавке Святка, да и Ингвар мог когда угодно выйти из шомнуши. Молча натягивать тонкие петельки на позолоченные пуговки, почти прижавшись к груди Мистины, жадно вдыхая его запах, всем телом впитывая тепло его тела, – вот все, что она могла себе позволить. Она знала, что этот запах пьянит ее сильнее греческого вина и стоялого меда, что похмелье наступит немедленно и будет жестоким, но отказаться не могла. От каждого легкого касания пальцев к его груди ее пробирал трепет.

Мистина тоже молчал и не шевелился, только дыхание его становилось все более глубоким.

– Ты не хотела бы… – почти шепотом начал он, когда она одолела уже половину пуговок. – Чтобы я остался в Мерямаа вместо Эйрика?

Эльга знала, почему он об этом спросил. Она и сама иногда думала: не лучше ли ему уехать куда-нибудь, чтобы не длить это ежедневное мучение, если уж одолеть свое влечение они не в силах?

– Нет, не хотела бы, – не поднимая глаз, уверенно бросила она.

Эта страсть была будто нить, что соединяла их сердца, врезаясь и мучая их оба. Но если им придется разойтись, если эта нить порвется – Эльга знала, ее сердце просто умрет, погаснет. Как ни тяжела такая боль – пустота еще хуже.

Когда до ворота осталось три-четыре пуговки, Мистина накрыл руку Эльги своей: хватит. Снаружи был довольно душный летний вечер, и он еще запарится, пока доедет до собственного двора.

– Иди! – почти сердито сказала Эльга и хотела отойти, но Мистина не выпускал ее руку.

– Иду.

Мистина наклонился, коротко поцеловал ее и направился к двери. Он тоже знал, почему она так ответила на его вопрос. Если Эльга может это терпеть, то и он сможет. Но если Эльга отдавала их тревожное счастье целиком во власть прошлого, то Мистина, глядя на ее лицо, склоненное к его груди, почти ощущая на коже ее дыхание, томимый жаркими воспоминаниями, невольно устремлялся в будущее, когда, возможно… все еще будет.

Глава 2