Ведьмины круги (сборник)

– Матильда хочет ее забрать, – сказала Клава, – да, боюсь, не было бы поздно. А я пока обещание не нарушала, но адресок Щепкиной матери раздобыла, ходила к ней. Эту голыми руками не возьмешь. Только что с лестницы не спустила. – Говоря о матери, Клава испытующе посмотрела на меня, – должно быть, все же подозревала, что я Щепкин родственник, – а потом говорит: – Сдам я Щепку. Еще немного потерплю и сдам. И перед законом буду более чистая, чем мать Тереза. – Помолчала и язвительно добавила: – Волховстроевская мать Тереза! Даже ты говоришь, что надо вызывать медицину. Может, уже пора? И покончить с этим!

– Не знаю, – сказал я и пошел проверить, как там Щепка.

Входил с опаской, но ничего не изменилось. Дыхание – тоже. Но на этот раз я уловил его без всякого зеркала. Вытащил из щели между стенкой и кроватью сбитое одеяло и укрыл Щепку. Она была такая холодная, будто жизнь покинула ее. Была ли без сознания, спала ли?

Я заглянул в стенной шкаф с фанерными дверцами, но ничего теплого, кроме осенней курточки на грязном меху, не нашел. Положил поверх одеяла. Потом выдвинул из-под кровати чемодан в надежде, что там найдется какая-то одежда, и обнаружил скомканные тряпки вперемешку с книгами и бумагами. Вытащил свитер и завернул в него Щепкины ноги.

Клавдия смотрела какой-то фильм, хотя на экране черно-белого телевизора угадывались одни силуэты.

– Живая? – спросила она.

– Живая. Только очень холодная. У вас есть грелка?

– Грелки нет. Налей кипятка в бутылки. Они в рюкзаке, в прихожей.

Возле двери нашел рюкзак и выбрал оттуда бутылки с завинчивающимися пробками. Рядом была вешалка с горой одежды.

– Чья одежда в прихожей? – спросил я у Клавдии. – Ваша?

– Обижаешь, – сказала Клавдия. – Я такую рвань не ношу, а одежду держу в комнате. Эта еще при Матильде висела, от всяких бомжей и нарков осталась.

Одежду с вешалки я тоже навалил на Щепку, потом разлил по бутылкам горячую воду, сильно закрутил горлышки пробками и, проверив, чтобы бутылки не обжигали, обложил ими Щепкино тело. К ступням пристроил сразу две бутылки и обвязал поверх свитером. Потом я пошел к Клаве и вместе с ней тупо смотрел, как по экрану движутся смутные тени. Она снова предложила мне чаю, я не отказался и не заметил, как сожрал у нее больше половины батона.

– Голодный? – спросила Клава с сочувствием. – У меня корюшка в томате есть. Хочешь, картошку сварю? – И, словно оправдываясь, сказала: – Я рада, что ты пришел. Не знаю, кто ты, и знать не хочу. Просто – человек, и ладно. А по жизни, я тебе скажу, Щепка неплохая. Это у нее болезнь плохая, она и красоту съела, и волю. Щепка все понимает. Иногда жалкая такая, виноватая, еду принесет, сидит со мной за телевизором. А недавно отобрала ведро со шваброй, сама пошла мыть лестницу. Смотрю, запыхалась очень: дыхалка у нее не работает и сил никаких нет. Взяла ведро, сама домыла. А знаешь, чего она за ведро схватилась? Вину чувствует, это я тебе точно говорю. А чем она передо мной виновата, если задуматься? – Клава вздохнула. – Варить картошку?

– Вари, – сказал я, снова переходя на «ты», но это получилось естественно.

Я снова проведал Щепку. Лежала без движения и выглядела по-прежнему страшновато. Запекшиеся губы были приоткрыты, дыхание незаметно. Но когда я вошел, мне показалось, что она сделала беспомощную попытку пошевелиться и освободиться от наваленной на нее одежды. Я сбросил с нее гору тряпок прямо на пол, оставив одно одеяло. Мне показалось, что руки и ноги ее потеплели. Одна бутылка протекла и намочила матрас. Мокрое пятно я накрыл полотенцем. Потом я попробовал напоить Щепку теплой водой, большая часть которой вытекла на подушку. Я ее перевернул, приподняв Щепкину голову.

– Все будет хорошо. Все образуется, – говорил я ей, не заметив в дверях Клаву.

– Из тебя получится хороший врач или медбрат. Ты где-нибудь учишься?

– В школе.

– Иди во врачи.

– Вряд ли у меня к этому делу призвание, к тому же в медицинском очень большой конкурс.

– Так и выходит, – сказала Клавдия, – поступают не по способностям, а за взятки. Поэтому и врачи перевелись.

К картошке у Клавдии кроме кильки нашелся огурец, из которого она сделала салат. Пока мы ели, она рассказывала мне про свою жизнь. Я посматривал на часы. В половине двенадцатого надо было отчаливать, иначе я не успевал на метро. Пошел напоследок проведать Щепку.

Похоже, ей снова было холодно, ее потряхивало. Глаза у нее были полуоткрыты, и она пробормотала нечто нечленораздельное.

– Повтори, – нагнувшись над ней, попросил я. Я даже не знал, слышит ли она меня, понимает ли.

Собрал бутылки, чтобы поменять в них воду. Вернулся, она снова что-то прошептала. Послышалось: «Плохо».

– Потерпи. Все пройдет, все устроится, – сказал я ей, хотя совершенно не был в этом уверен.

Обложив Щепку бутылками с горячей водой, я взял ее руку, чтобы проверить, согревается ли она, и вдруг ощутил, как она с силой цыпленка пытается ухватиться за меня.

– Я собираюсь спать, – сообщила Клавдия, заглянув в комнату. – Уходя, захлопни дверь.