Она же снова гнала коров к дому, на дойку. Но ее работа на этом не заканчивалась. Она продолжала возиться в хижине, и луна и звезды долго смотрели вниз, на дремлющую гору, прежде чем Вренели заканчивала расставлять сосуды с молоком в погребе, или раскладывала сушиться свежий сыр, или раскатывала лепешки золотистого масла.
После чего, прочитав молитву, она ложилась на свое скромное ложе, и даже если ночную тишину нарушил далекий грохот сходящих лавин, а горный поток ревел совсем неподалеку от крошечной хижины, Вренели спала сладко, словно ребенок, а над ее головой на золотых крыльях парили мечты о любви и доме.
Так пролетали недели, пока не настал день, когда масло и сыр, накапливавшиеся в хижине, должны были быть перенесены на ферму. Старый фермер и Тони должны были прийти за ними, как сказал накануне Вренели козий пастух, и она дрожала от радостного возбуждения, поскольку собиралась доказать: стада доверены умелым рукам.
Наконец, – как часто она с нетерпением смотрела на дорогу, – старый фермер с трудом поднялся наверх, но за ним шли двое слуг с высокими корзинами на спинах, а вовсе не Тони, как она ожидала.
Вренели испытала горькое разочарование, но сдержалась и спокойно вышла навстречу своему хозяину. Несмотря на солнечное утро, лицо ее хмурилось, и не прояснилось даже тогда, когда она провела фермера в кладовую и показала ласкающие взгляд ряды жирного сыра и золотистого масла. Их молча сложили в корзины, и слуги отправились домой с тяжелой ношей.
Затем Вренели провела фермера на луг, где паслись стада, и его острый глаз подсказал ему, что животные накормлены и ухожены. Он не ошибся, доверив ей свое имущество, и должен был признать это, пусть и с неохотой. «Ты хорошо постаралась, Вренели; продолжай так же, как начала», – сказал он ей. Как неприветливо прозвучали эти слова по сравнению с теми, с которыми он отправлял ее в горы! Затем, когда он повернулся, собираясь вернуться домой, она вежливо пригласила его отведать оладьи, которые приготовила по обычаю тех мест; он отказался, все время выглядя таким мрачным, что Вренели не осмелилась спросить о Тони, хотя сердце ее трепетало от тревоги и тоски. Он ушел, а Вренели стояла и смотрела ему вслед, печальная и разочарованная.
Наступил вечер, огонь в очаге так же ярко, как прежде, освещал прекрасное лицо Вренели, но сегодня оно не было радостным. Движения ее были вялыми, время от времени по щекам скатывались слезы.
Почему Тони не пришел, как обещал? Почему так мрачен старый фермер? Почему козий пастух отказался взять обычный букет фиалок, в обмен на который она рассчитывала получить весточку от Тони? Это были вопросы, от ответа на которые зависело счастье ее жизни, и не было никого, кто мог бы ответить на них.
Она печально вздохнула. Послышался тихий стук в дверь, которого Вренели, погруженная в свои невеселые мысли, не услышала; но дверь отворилась сама, и на пороге появилась таинственная фигура. Длинные серебристые волосы струились по плечам, а в добрых глазах читалось величие, которое не придается ни диадемой, ни пурпурным одеянием. От изумления, Вренели выронила чашку с молоком и низко поклонилась, как какому-нибудь королю; затем вытерла низкую скамью перед камином, – единственное место, которое могла предложить гостю, – и пригласила своего странного посетителя сесть.
Старик приветливо кивнул, сел к огню, подпер голову обеими руками, так что его серебристые волосы почти касались земли, и устремил на Вренели такой пытливый взгляд, что ей показалось, – он заглянул ей в самую душу.
– Почему ты сегодня такая грустная, Вренели? – спросил он наконец мягким голосом.
Вренели вздрогнула. Откуда этот незнакомец, казалось, пришедший из далекой страны, мог знать ее имя? Она посмотрела на него с благоговейным страхом.
– Ты ничего не скажешь мне? – проговорил старик, сопровождая свой вопрос ласковым взглядом.
– Я сирота, – ответила она, наконец, – и иногда меня охватывает мучительное чувство одиночества.
– И это все, Вренели? – спросил старик. – Разве не можешь ты довериться тому, кто желает тебе добра, у кого есть и сила, и желание помочь тебе? Ты думаешь, я ничего не знаю о тебе? Разве не видел я вас на перевале под крестом? Разве не слышал я клятвы юноши и не видел, как любовь и надежда изгнали печаль из твоего сердца? С той самой минуты я стал твоим другом. Неужели ты думаешь, что твоя забота и бдительность смогли бы уберечь твои стада и крышу твоей хижины от опасностей? Когда ты спала на своем ложе из мха, и прекрасные сны возносили твою душу на золотые луга, я сторожил там, на скале, и предупреждал стихии, чтобы они не смели тревожить тебя; я направлял лавины и снежные бури в сторону, и только самые нежные ветры и ласковый свет звезд касались твоего лица. Ты все еще не доверяешь мне, Вренели?
Вренели сложила руки и поближе придвинулась к старику.