Ведьмы графства Эссекс

Я не знаю, как должен выглядеть трезвый капитан и какова должна быть честная плата за проезд, поэтому подглядываю за тем, что выбирают в порту пуритане, предполагая, что у них верный нюх и на первое, и на второе. Их довольно много здесь, в знакомой одежде, сшитой из темно-коричневой шерсти: суровые беспокойные мужья, которые тащат жен, которые тащат сыновей и дочерей сквозь разношерстную толпу, с чемоданами под мышкой, обвешанные котлами и прядильными колесами, отправляющиеся в Бостон, Мэн, Вирджинию, залив Массачусетс – в новый Новый Иерусалим, поскольку тот, что недавно был провозглашен в Лондоне, уже не оправдал их благочестивых ожиданий. Вообще, здесь так много кораблей, что один из них непременно должен направляться прямо в рай. «Бризпорт» кажется мне не самым подходящим названием для рая, но в итоге я решаю отправиться именно туда, просто потому, что меня привлекает честность этого названия. Я знаю, что такое бриз, знаю, что такое порт; поэтому не жду от Бризпорта никаких сюрпризов. И особенно потому, что Бризпорт находится в «графстве Эссекс». Стоя на сходнях, на мгновение я представляю, как спустя восемь недель мы причалим в своеобразный двойник Мэннингтри, каждая деталь которого была тщательно воспроизведена при строительстве по ту сторону океана собственноручно самим Богом: тот же ржавый колокол в порту, те же грязные лебеди, кружащие над заливом, те же самые покосившиеся крыши и дымоходы. Но вовсе не Бог дал имя этой части Нового Света – «графство Эссекс», – а человек. Или люди. Думаю, они пытались почувствовать себя дома, вот только факелы к кладовым или хлеву подносят не братья-христиане, а индейцы-агавамы.

Корабль называется «Мирмидон», а его капитан – красивый шотландец по имени Скэнлан, с румяными щеками и такими удивительно яркими синими глазами, будто он слишком много смотрел на море и небо и от того они приобрели такой цвет. Он посматривает на мой красный жакет, посмеивается – это смущает меня – и берет четыре фунта за проезд и питание, – это пугает меня, потому что в Мэннингтри столько мог бы стоить наш дом вместе со всей утварью.

Но я плачу́. Он говорит, что, если меня кто-то побеспокоит, нужно обращаться прямо к нему, и глубоко кланяется, как настоящий джентльмен, что показывает, что он таковым не является.

Когда корабль выходит из порта на Темзу, становится слишком шумно, все суетятся. Детфорд превращается в размытое нитями дыма цветное пятно над водой, предзакатный свет падает на Гринвичский дворец, и каменные стены светятся, словно кусочек ноги ангела. За ним зеленые холмы Кента, простирающиеся на юг, в сумерки, и мир мертвых, Англия, внизу. По мере того как угасает вечерний свет, палуба пустеет. Пуритане спускаются вниз, искать свои койки, но я остаюсь наверху – мне хочется чувствовать свежий ветер, смотреть, как истаивает берег, а гладь воды становится шире, слушать, как чайки спорят в облаках, и говорить – прощайте прощайте я не буду по вам скучать. Недалеко от носа корабля стоит еще одна женщина, кажется, что она тоже про себя прощается. Она невысокая и худощавая, на ней серый шерстяной жакет. Рыжие волосы распущены, на висках лежат изящные локоны. Рыжие волосы – и тут я понимаю, что эта женщина – Джудит, Джудит Мун, этот вздернутый нос на фоне вечерней дымки я знаю так же хорошо, как и Притчи. Я понимаю, что этого не может быть, но сразу же, без раздумий, зову ее по имени. Она оборачивается, посмотреть, кто ее зовет, ее глаза расширяются, а затем она снова отворачивается, подбирает юбки и быстро-быстро движется к носу. Тогда я снова зову ее по имени и иду за ней. Так продолжается некоторое время. Джудит носится по палубе, я за ней, половина команды озадаченно наблюдает за нами, пока, наконец, я не всплескиваю руками и не спрашиваю ее, куда она надеется от меня скрыться, – ведь мы же на корабле как-никак. Она останавливается и, круто развернувшись, суживает глаза. Затем суетливо хватает меня за руку и тянет к поручню.

– Я думала, ты умерла, – сообщает она мне.

На что я делаю ироничный реверанс и говорю, что я тоже очень рада ее видеть.

Она расслабляется и отпускает мою руку, оглядывая меня с ног до головы.

– Прости, – выдавливает она. – Но что… я не могу… как ты здесь оказалась?

И я вижу, что она и вправду считала, что я умерла, и что часть ее продолжает так считать, настолько ее ошеломило мое внезапное появление.

Я тоже окидываю ее взглядом. Она одета бедно и жалко, и еще более жалко выглядят попытки выглядеть наряднее: сиреневый шарф на грязной шее, двойной слой румян на щеках, зеленые чулки, собравшиеся в складки на лодыжках. С тех пор как мы виделись в последний раз, прошло четыре года – четыре года с тех пор, как она покинула Мэннингтри. Кажется, эти годы дались ей не слишком легко. Может быть, ее судьба не была столь жестокой, как моя, но. Страдание есть страдание.

– Я покинула Мэннингтри, – это все, что я могу сказать. – Неделю как.

– А другие? – спрашивает она, переминаясь с ноги на ногу; ее большие глаза внезапно наполняются слезами.