Ведьмы поместья Муншайн

Руби прикладывает ладонь к щеке Урсулы и всматривается в нее, как это было много лет назад, когда они, маленькие девочки, впервые повстречались в доме Мирабель. Руби тянется к Урсуле и с почтением нежно целует ее. Это, собственно, все, о чем грезила Урсула – чтобы случился этот освобождающий и одновременно переполняющий ее душу поцелуй.

– Я прощаю тебя, Урсула, – говорит Руби. – Хватит казнить себя.

Это не совсем те слова, о которых грезила Урсула, но именно те, которые ей необходимо услышать, чтобы освободиться от мук совести, которыми она была снедаема на протяжении почти трети своей жизни.

– Благодарю, – шепчет Урсула. – Спасибо, что простила меня.

Руби молча кивает и прижимается лбом ко лбу сестры. Наконец, отстранившись от Урсулы, Руби направляет волшебную палочку на свое сердце и произносит:

– Эго сакрифициум меум мaгика.

И зелье в котле начинает бурлить и пузыриться в волшебном водовороте.

И Руби возносит свой голос к Богине, голос ее громок и тверд. Она просит о том, чего жаждет ее сердце больше всего на свете. Урсула зачерпывает немного зелья, наливает его в чашу и протягивает Руби. Руби берет чашу, подставляя ее под лунный свет, и произносит заклинание:

– Мута ин донум волутиссимум [104].

Она делает глоток, морщась от едкого зелья, но все равно продолжает пить, несмотря на подступающую тошноту. И вот чаша уже пуста.

И сестры видят, как Руби окутывает серебристый туман. Обвивая ее коконом, он переливается и мерцает, словно она погрузилась в лунный свет. А когда легкое дуновение ветерка развевает волшебную пелену, Руби уже стоит преображенная.

– Ну и как? Я похожа на себя? – спрашивает Руби, ощупывая себя руками, что порхают подобно мотылькам, касаясь лица, волос, шеи и бедер. – Я снова я?

– Убедись сама, – говорит Урсула и наколдовывает в воздухе зеркало.

Руби смотрит на зеркало, словно это портал в другое измерение, что, собственно, почти правда. Она подходит ближе и восхищенно смотрит на собственное отражение. Волосы ее стали длинными и густыми, щетина на подбородке исчезла. Овал лица стал нежным и округлым, скулы подтянулись. Носик стал изящнее, и все черты ее смягчились. А тело снова приобрело плавные формы. Заросшие «прерии», от которых она так пыталась избавиться, исчезли навсегда.

Руби ощупывает руками преображенную себя, и по щекам ее струятся слезы счастья.

– Ну вот, – говорит Урсула, становясь рядом с ней перед зеркалом. – Наша Руби вернулась.

К сестрам присоединяются и остальные, становясь в обнимку. Виджет опускается на плечо Урсулы и утыкается клювом в ее шею.

– Без Тэбби все как-то не так, – грустно говорит Урсула и гладит Виджет пальчиком по голове. Все согласно бормочут:

– Да, пойдемте к ней и отметим этот день.

Они идут обратно через лес, а впереди летит Виджет, и ее крылья серебрятся в лунном свете.

– Так какие планы насчет Хорька Брэда? – спрашивает Персефона. Да, они так теперь его и зовут – Хорек Брэд. – Вы так и оставите его навеки в клетке?

– Почему бы и нет? – сурово отвечает Квини. – Ведь он же хотел заполучить наше поместье. Что плохого, если он поживет там до конца своих дней?

– Как говорится, будьте осторожней в своих желаниях, потому что они могут сбыться, – констатирует Иезавель.

– Да, отпускать его слишком опасно, – говорит Урсула. Приобняв Руби, она обходит вместе с нею пень. – Хотя никто из нас не в восторге, что он вечно таращит на нас свои маленькие глазки. Тэбби тут подумывает отпустить его в лес под надзор фальчизардов.

Ведьмы поднимаются по ступенькам на крыльцо, и дом радостно принимает их в свои объятья. В фойе их поджидают Тэбби и Рут Бейдер Гинзбург. Тэбби восхищенно смотрит на преображенную Руби и поздравляет ее с долгожданным исполнением мечты. Тэбби так радуется, что Виджет даже нет необходимости что-то озвучивать.

Квини глядит на наручные часы, уже почти три часа ночи.

– Нужно отвезти тебя домой, Персефона, твой отец, поди, заждался. Спасибо ему, что отпустил тебя к нам.

– С другой стороны, завтра ты не учишься и могла бы заночевать у нас, – предлагает Урсула.

Но Персефона берет на руки Рут Бейдер Гинзбург и говорит, что, пожалуй, все-таки вернется домой. Все женщины стоят, прислонившись друг к другу. Даже Тэбби придвигается ближе, пытаясь уткнуться подбородком в плечо Квини.

Персефоне так не хочется уходить, и тогда она вытаскивает телефон.

– А давайте сделаем «селфи» на память.

– Это еще что такое? – не понимает Квини.

– Ну, это когда люди сами себя фотографируют.

– Господи, напридумывали всяких дурацких слов, – бормочет Квини.

Персефона хохочет и подходит к женщинам, и они встают за ней полукругом. Девочка поднимает телефон выше, чтобы в кадре поместились все, включая ворону и собаку.

– Хотя бы из уважения к Виджет я предлагаю сказать всем «сыр». Ведь она тоже девочка!

И все задорно улыбаются, даже Тэбби. Впрочем, стоит ли говорить, что самая ослепительная улыбка получается у Руби.

Благодарности