Ведьмы поместья Муншайн

– Так мне сказали в справочной, – говорит Урсула, проверяя прическу и макияж в зеркале заднего вида.

Не привыкшая к косметике, Урсула пару минут назад потерла глаз и слегка размазала тушь. Она давно не прихорашивалась и совсем забыла, что под кожей, как и под землей, природа и время творят свои незаметные дела. Проходят годы, тектонические плиты постепенно сдвигаются, формируя трещины и расщелины. Вот так и с кожей: лицо становится дряблым, а между морщин собирается пудра, еще сильнее обнажая недостатки, которые ты пыталась скрыть.

Через минуту Квини вдруг спрашивает:

– Как думаешь, не приехал ли кто-нибудь еще за Руби? – Она кивает в сторону черного «Линкольна Навигатора», что подрулил сюда через десять минут после их приезда. Окна машины затонированы, так что лицо сидящего внутри человека разглядеть невозможно.

Урсула тревожно изгибает бровь:

– Кого ты имеешь в виду?

Обеим одновременно приходит мысль, что Магнус, если б мог, точно бы приехал забрать Руби. Но, с другой стороны, если бы не он, Руби не оказалась бы в тюрьме – так что эти два аргумента подобны змее, поедающей собственный хвост.

– Не стоит забывать, что у Руби в тюрьме наверняка появились новые друзья, – говорит Квини. – Ведь она столько лет там просидела, а с нами совсем не общалась.

Урсула вздыхает, пытаясь справиться со страхом, в котором живет последние пару месяцев. Все было бы проще, если б Руби не воспользовалась заклинанием, сделав себя невидимой для Виджет. Из-за этого ворона не смогла проверить, как она там поживает. Также она не позволила сестрам навещать себя.

А ведь они пытались вызволить ее из этой тюрьмы, но Руби и от этого отказалась. Урсула прекрасно помнит ту ночь: как все они строем летели по небу, как метла «Харлей» Квини со спущенной веревочной лестницей зависла над крышей, в которой Айви проделала дыру ровнехонько над камерой Руби.

Руби всего-то надо было подняться по этой веревочной лестнице, и все. Но, вместо того чтобы воспользоваться помощью небесной кавалерии, прилетевшей за тобой, ты зовешь охрану и требуешь, чтобы тебе залатали крышу. Ну каково?

Да, если бы Руби не вела себя так, никто бы сейчас не маялся неведением.

– И все-таки я уверена, что она будет нам рада, – говорит Урсула, на самом деле подразумевая другое: надеюсь, что она будет мне рада.

Ибо разве она, лучшая подруга Руби, самый близкий для нее человек, не ждала ее терпеливо все эти годы? Разве не вычеркивала по утрам в календаре каждую прошедшую ночь, коих было 12 076? Разве она не делала это, зная Руби лучше всех и любя ее сильнее всех? И кто, как не она, оставалась верна Руби, будучи отверженной? Любой другой и думать бы забыл, но только не Урсула.

– Как бы то ни было, все знаки свидетельствуют о том, что сегодня мы увезем ее домой, – говорит Урсула.

– Да, но ты вроде видела какой-то туман, а день стоит ясный, – отвечает Квини, кивая на безоблачное небо.

Пожав плечами, Урсула открывает дверь и выходит из машины. Квини порывается последовать за ней, но Урсула предупредительно поднимает руку и мотает головой. Квини вроде бы понимает, в чем дело. Или, по крайней мере, уважает эмоции сестры. Откинувшись со вздохом на сиденье, она отстукивает на руле ритм The Shoop Shoop Song [50], временно забыв про свой артрит.

Урсула подходит ближе к воротам, обдуваемая ветром. Проходив последние тридцать три года в балахонах, Урсула чувствует себя непривычно в костюме. Безразмерные платья дают столько свободы в движеньях: неудивительно, что там, где кучкуются престарелые женщины, редко увидишь обтягивающую одежду, предполагающую наличие лифчика. О, нет – пожилые предпочитают легкие восточные платья из марлевки или струящиеся туники в стиле муу-муу [51].

Но, конечно же, Руби не стала бы стареть, капитулируя перед возрастом, как Урсула.

Руби всегда старалась соответствовать. Удобство для нее было на последнем месте – она предпочитала стиль. Урсула не хочет, чтобы Руби увидела, как она сдалась, расползлась как студень. Жизненный девиз Руби вполне можно было отыскать в поэзии Дилана Томаса [52]: В такую ночь не уходи безропотно и робко.

Именно так старела бы Руби, если б ее не заточили в тюрьму на долгие и долгие годы. Кто знает, как отразилось на ней заключение? В первые годы Урсула пересылала для нее передачки с масками для лица и лосьонами, которые специально готовила для нее Айви. Но когда и двенадцатая посылка вернулась обратно, Урсула сдалась.

Осталась ли Руби верна своей клятве, превратив процесс старения в эпически прекрасное и стильное действо? Возможно ли такое в исправительном учреждении, да еще и подобного рода? Это самое последнее место, куда ее стоило отсылать.

Вдруг ворота с жужжанием приходят в движение, и Урсула выходит из состояния задумчивости. Кто-то шагает по дорожке в сторону ворот, сжимая в руке небольшую сумку.