Ведьмы поместья Муншайн

В последнее время с Айви часто такое случается, и она злится на себя. Будто у тебя чешется мозг, но почесать его ты не можешь. В такие моменты Айви начинает перебирать в уме всякие слова, похожие на абракадабру, мучаясь неделями, пока наконец ответ не приходит сам. Например, в последний раз это случилось в два часа ночи благодаря тому, что Айви ударилась большим пальцем ноги о порог туалета.

Квини внимательно следит за панелью.

– Попытайся представить себе этот гриб, – говорит она.

Айви рисует мысленную картинку гриба – у него еще на шляпке выделяется такая кровянистая жидкость. От сидения в шлеме она начинает испытывать клаустрофобию, как вдруг в голове что-то щелкает, и нужные слова срываются с губ подобно конфетам, вылетающим из автомата.

– Гиднеллум пека [89]! – выдает Айви.

– Аминь, – смеется Урсула и оборачивается к Руби: – Скажи здорово? Не хочешь попробовать?

Айви поднимается со стула, снимает шлем, и тут Руби интересуется:

– А как же Тэбби? Она же еще не участвовала.

Все смотрят на Табиту прямо как в былые времена, когда она была центром всеобщего внимания, а не просто призраком, воспоминанием.

46

Пятница, 29 октября

День. Осталось пятьдесят пять часов

– Тэбби, теперь твоя очередь, – говорит Руби. – Что бы ты хотела вспомнить?

Этот вопрос задан столь простосердечно и столь искренне, что Тэбби почти не чувствует укола в сердце – вернее, в то место, где оно могло бы находиться, если б не перестало биться в ту злополучную ночь.

Табита могла бы много чего вспомнить, во всех красках и деталях. Например, вставших на дыбы испуганных семерых коней с бельмами вместо глаз. Или платье с блестками, отбрасывающее сотни искр. Но многое из тех дней позабыто, и от конкретных воспоминаний остался лишь клубящийся туман.

Поскольку Табита так и не смогла покинуть дом, в котором других призраков кроме нее не обитает, она не знает, нормально это или нет – не помнить событий, приведших к собственной смерти. Ей непонятно также, почему она осталась тут, а Мирабель – нет. И что будет с остальными ведьмами? Неужели после их смерти она останется тут совсем одна?

И все-таки Тэбби чувствует, что воспоминания эти где-то есть. Разве не может Вселенная, забравшая у тебя жизнь, сделать для тебя хотя бы такую малость, как позволить вспомнить последние минуты твоей жизни, когда твоя грудная клетка еще вздымалась, даруя телу возможность пребывать на этой земле.

Впрочем, у Вселенной – весьма своеобразное чувство юмора. Да, она забрала у Табиты ее воспоминания, но разве она не проделала то же самое и с Руби, пусть по-другому, но все же? Ведь если Тэбби стала в ту ночь жертвой обстоятельств, оказавшись вместе с остальными не в том месте и не в тот час, то именно Руби явилась виновницей ловушки, в которую они все попали.

Тэбби мало что помнит, но точно помнит, а потому и не сомневается в том, что Руби должна перед ней извиниться.

И вдруг именно Руби спрашивает теперь, что же хочет вспомнить Тэбби больше всего на свете. Тэбби прекрасно знает, что именно она хотела бы вспомнить. Тэбби подозревает, что Руби – ключ ко всему, ключ ко всем ответам, что же случилось той ночью и почему Тэбби застряла тут. Но она ни о чем не может спросить ее, ибо память Руби подобна старому полю под девственным снегом.

И, разумеется, Вспоминатор не сработает на Тэбби. Он не предназначен для мертвых.

Поэтому Тэбби мрачно глядит на Руби и говорит:

– Тебе интересно знать, что именно я хотела бы вспомнить, Руби? Я хотела бы вспомнить, почему я умерла по твоей вине.

Виджет расправляет крылья и качает головой, но продолжает говорить за свою хозяйку:

– Но моя голова забита воспоминаниями о том, как все мы были счастливы вместе. А для других воспоминаний в моей душе нет места.

И уже в тысячный раз Тэбби думает о том, что люди не заслужили дружбы с животными – ведь их любовь безусловна, а души их чисты как слеза.

Виджет не врет и не пытается сгладить слова Табиты. Да она и не знает как, ведь в этой вороне нет ни капли коварства. Но Виджет чувствует боль Табиты, оттого и звенит в ее вороньих словах беспощадная правда, передающая эмоции ее хозяйки.

А все потому, что Тэбби отчаянно скучает по сестрам: та жизнь, которой она жила, была невероятно счастливой. И она маскирует свою сердечную боль суровостью, потому что для нее это единственный способ как-то существовать дальше. Ну а что Виджет? Виджет просто заботится о том, чтобы в смерти своей Табита не была так одинока.

Ко всеобщему удивлению, Руби вдруг радостно хлопает в ладоши.

– Я тоже хочу, чтобы моя голова заполнилась воспоминаниями, – восклицает она и, забрав у Айви шлем, присаживается на стул. – Я хочу таких же воспоминаний, как у этой птички. – И она с любовью смотрит на Виджет.

Обрадовавшись, Квини начинает настраивать машинку под Руби.

Когда, наконец, возвращается Иезавель с корзинкой, Руби даже не обращает на нее внимания, хотя совсем недавно так настаивала на пикнике. Иезавель расчищает стол, чтобы накрыть его скатертью в красно-белую клетку, и Айви берется ей помогать.