Ведун поневоле

К немалому удивлению, понимая стоимость каждой девушки, монголы вели себя достойно, следуя древним законам Ясы, которая предписывала не трогать товар купцов, прибывших для честной торговли в монгольские земли. Тень Чингиз – хана и по сей деть была сильна, ибо монголы верили, что любой покойник продолжает жить на небесах, наблюдая за поведением живых людей, и наказание, которое могло последовать вслед за противоправным деянием, реально пугала суеверный народ.

– Ну что же вы стоите, как не родные! – продолжил смеяться визгливый купец, потешаясь над реакцией невольниц, – Танцуйте же и радуйтесь! Вскоре, вы все вольетесь в гаремы ваших новых хозяев, и только они будут тешить свой взор вашими телами и изгибами. И не только взор, – работорговец задохнулся от собственной остроумности, схватившись за трясущиеся, жирные бока.

– Танцуйте, я сказал! – проорал он сквозь смех, и щелкнул плетью над головами несчастных, которую вынул из-за широкого, атласного пояса.

Ох, как же я обозлился на этого жирного выскочку! И тут же, совершенно спокойно поправ собственные принципы не вмешиваться в степные дела, наслал на противного работорговца столь острый приступ несварения, что купец, изменившись в лице, вылетел из юрты, оглашая округу громкими раскатами брюшного грома. Вонь стояла столь ужасная, что ближайшие ханы, потешаясь над чужим конфузом, на четвереньках отползли в стороны, спасаясь от удушливого запаха.

Конфуз этот, судя по силе моего заклинания, подпитанного волной гнева, должен был беспокоить купца еще минимум с месяц. На этом я полностью удовлетворился и, постаравшись расслабиться, вновь опустился на свою лежанку.

Тем не менее, девушки, под присмотром слуг купца, все же не отважились перечить прямому приказу своего хозяина, а посему принялись совершать какие-то скованные, танцевальные движения, что было совершенно неинтересно для избалованной публики.

И лишь одна привлекла всеобщее внимание, вырвавшись из небольшой толпы невольниц. Пройдя по рядам зрителей, она то и дело ловко уворачиваясь от протянутых рук и смело раздавала пощечины, совершая движения столь гибкие и грациозные, что напоминала больше чёрную кошку, нежели человека.

Как же дева была хороша собой! Впервые, от красоты захватило дыхание.

Длинная и толстая, чёрная коса плясала по полуобнаженной, бронзовой, немного мускулистой спине, что не делало её образ менее женственным. Слегка раскосые, восточного типа, зелёные глаза с лёгкой злобой гуляли по рядам зрителей, отчаянно высматривая кого-то. Ровный, идеальный овал лица, пухлые, чувственные, яркие губы никак не сочетались с суровым взглядом девушки, видевшей очень и очень многое.

Все это столь ярко выделяло её на фоне прочих восточных красавиц, что они мгновенно стали для меня безликими тенями из иного мира.

Между тем её танец все приближался, под гогот и смех хмельной толпы. Поравнявшись со мной, она на секунду пересеклась со мной взглядом и, немного охнув, изобразила падение, на миг, прильнув ко мне всем телом, ровно для того, чтобы обжигая дыханием, шепнуть на ухо:

– Выкупи меня, Рус! Вызволи из плена, и я отблагодарю тебя по-царски. Не пожалеешь…

После чего загадочная незнакомка вновь взвилась на ноги и закружилась в лёгком танце, звеня серебряными монетами, которые были во множестве закреплены на ткани, опоясывающей бедра и на крепкой, смуглой груди под полупрозрачной шалью. Костюм не был целомудренным и едва прикрывал самые сокровенные места, а поэтому даже сквозь свою одежду я почувствовал весь жар, исходящий от юного, разгоряченного танцем, тела.

Пораженный услышанным, я замер, не в силах предпринять что-либо немедленно для её спасения. Я мог лишь с отстранённым видом касаться собственной щеки, на белом, бесчувственном шраме которой я впервые почувствовал чужое дыхание.

Матерясь на чем свет стоит, раскрасневшийся купец, на минуту вернувшийся на пиршество, забрал невольниц спустя полчаса после начала представления, чем очень расстроил знатных собутыльников.

Инцидент, произошедший с незнакомкой, вымыл из меня и ту маленькую долю хмеля, попавшего в организм, а поэтому я понуро сидел с кристально чистой головой, в которой генерировал возможности выкупить девушку.

Это не ускользнуло от взгляда Цырена:

–Чего не весел, урусут? – с язвительной улыбкой, радуясь, что наконец-то подловил меня в печали, – али мои угощения не по нраву? Вижу я истинную причину твоей кручины. Понравилась тебе плененная княжна половецкая.

–Всё-то ты увидишь, – сохраняя правило честности в разговорах, возникшее между нами в ходе долгого перехода, без утайки поведал я свое горе моему властному покровителю.

– Помнишь, я обещал тебе пленника? – Цырен сел возле меня и я понял, что юный монгол, изображавший хмельную радость также искусно, как и я, был совершенно трезв, – так знай, что хан Цырен своё слово держит. Вечером, я тебе подарю эту пленницу! Её приведут в твою, гостевую юрту.

Сказать, что я был поражен услышанным, это не сказать ровным счётом ничего: