Ведуньи из Житковой

Дора удивилась:

— Почему беда, тетенька?

— Ну-у… — неопределенно протянула Ирма, а потом, помолчав, продолжила: — Понимаешь, об этих Магдалках ходили толки, будто они ведьмы. Старой Магдалки, Йосифчены, тут страшно боялись — ее заговоры всегда действовали, да еще как! У коров пропадало молоко, или они, наоборот, начинали доиться аж за двух. Под ее пальцами появлялись или, напротив, сами собой заживали нарывы. Она могла сделать женщину бесплодной или, наоборот, помочь ей забеременеть — короче, Йосиф-чена умела все. И горе было тем, кто вздумал ее обмануть, нажиться за ее счет или как-то задеть ее род. Никто другой не был таким искусным в наведении порчи. Недаром о ней говорили, будто она собственного будущего мужа сделала вдовцом, чтобы потом за него выйти. И что за деньги она с готовностью колдовала для кого угодно — ее сила была черная, как ночь. Ты, наверно, помнишь ее сноху, Марию Магдалку, что умерла совсем недавно? Так она хвасталась, будто тоже ведунья, будто свекровь ее всему обучила. Но это была неправда. Та ей, может, и помогала, да только силы ведовать у Марии не было, просто не родилась она ведуньей — и все тут. Потому старая Магдалка и взяла в дом Фуксену, что хотела сделать ее своей наследницей. У нее-то самой был только один сын, которого она родила в молодости, и сказывали, что вроде как даже не от родного мужа, а после у нее детей не было и быть не могло. Вот она и уцепилась за Фуксену. Увела ее прямо с похорон, из-под носа у Юстины Рухарки, которую потом и на порог к себе не пускала. Они были в ссоре и прямо-таки не выносили одна другую… — сказала Ирма, однако тут же запнулась и быстро прибавила: — Впрочем, с тех пор уже столько воды утекло, незачем нам в этом копаться. Притом, думаю, Фуксене у Магдалки жилось неплохо, та о ней заботилась. Оно, конечно, мать есть мать, но Магдалка прикипела к девочке душой, как к своей. А учить ее начала сразу же. Ковала железо, пока горячо. Они вместе ходили за травами на другую сторону от нас, на словацкую землю, куда-то мимо речки Дри-етомицы, в сторону Тренчина. Так что мы не встречались. Разве только в костеле, а потом на танцах, да и то редко.

Фуксена была красивая. Высокая, статная, с густыми волосами цвета потемневшего солнца, да такого особого оттенка, какой в здешних местах нечасто увидишь. Люди говорили, что не было в Копаницах девушки красивей и не было парня, что не мечтал бы о ней. Многие за ней бегали, но она всех отваживала. Держалась за Магдалку, а о замужестве и слышать не хотела. Уже пошли разговоры, как бы кто не подпалил им дом, — мол, она сама на это нарывается. Ты ведь знаешь, какие у нас в Копаницах горячие головы. Взять хоть недавний случай со вдовой Паливцовой, которой подожгли крышу, потому что она не хотела больше идти ни за молодого, ни за вдового. Вспоминаешь? Кто из них точно это сделал, уже не узнать, может, даже оба — и парень, и вдовец, — недаром же они вдвоем в корчме орали про то, какая она гордячка. В общем, такое у нас тут в ходу, поэтому тогда многие задавались вопросом, когда же дойдет очередь и до Фуксены. И она дошла. Но вовсе не так, как можно было вообразить.

В один прекрасный день в селение заявились двое — сначала-то все подумали, будто они таможенники, но потом поняли, что нет, не таможенники. И форма у них была черная, и держались они иначе. Однако поселились они и впрямь в том новом доме, который таможня выстроила себе почти у самой границы, вон там, в самом конце Грозенкова, где речка течет вдоль дороги, поэтому мы решили, будто с таможенниками они как-то связаны. Вдобавок в первые дни с ними всегда и ходил кто-нибудь из таможенников. Но, как мы позже догадались, это было для того, чтобы все им тут показать. Какое-то время они рыскали по окрестностям, что-то измеряли, ходили по горам, потом уехали, но где-то через месяц вернулись. И тогда уже точно знали, куда им идти. Направилась эта парочка прямиком к Магдалке. Рассказывают, что попросили эти, в черной форме, им погадать и заплатили якобы столько, сколько в Копаницах никому и не снилось.