Ведуньи

– Ну, ты же храбрая девочка, – уговариваю я ее, – еще немножко, и ты сама увидишь, как там, под водой, красиво. Там будет много-много сверкающих лунных рыбок. – Вода уже заплескивается мне в рот, и я отплевываюсь. – Теперь уже скоро.

Еще два шага, и дно уходит у меня из-под ног. Я бью ногами, но под ними пустота. Пронзительный крик Энни, превращаясь в пузырьки, поднимается кверху, и вода смыкается над нами.

Во рту кисловатый вкус холодной воды. Глаза щиплет, грудь жжет. Я крепко прижимаю к себе вырывающуюся Энни. Открыв глаза, я вижу сквозь мутную воду ее бледное лицо, карие глаза, плавающие вокруг головы длинные пряди волос и деревянную подвеску-лисенка.

Прости меня, Энни, говорю я, но здесь моих слов не слышно. Я просто хочу уберечь тебя от страшной опасности.

Я смотрю на нее, пока нас обеих не поглощает тьма.

Увидеть бурю

Он следил за ними, прячась за деревьями. Думал, что, может быть, она своим колдовским чутьем почувствовала, как сильно он хочет ее увидеть, поняла, сколь сильны его сожаления, а потому придет сюда сейчас, когда так нужна ему.

Он не сразу понял, что она задумала, и чуть не опоздал. Когда он с разбегу, в одежде и в сапогах, кинулся в воду, у него сразу перехватило дыхание от холода. Задыхаясь, кашляя и отплевываясь, он вынырнул, чувствуя себя недостойным спасителем, и снова нырнул.

Сперва он подхватил ее сестренку, понимая, что этого захотела бы и сама Сара. Энни была такая маленькая, легкая – крошечная темная тень под толщей воды. И уже совершенно неподвижная. Дэниел выбросил ее на берег и, шатаясь, снова вернулся в реку. За Сарой.

Господи, не дай ей умереть! Пожалуйста, не дай ей умереть!

Он успел ухватить ее за платье, выволок на берег, оттащил подальше от воды и рухнул без сил на мокрую землю. Девочка уже очнулась и стояла на четвереньках, хватая ртом воздух. Из глаз у нее лились слезы. Сара начала кашлять почти сразу, как только он ее тряхнул и положил на землю. Он подполз к ней, прижал ее голову к груди, баюкая ее как ребенка. Потом убрал у нее с лица мокрые волосы и стал ждать, когда она откроет глаза и он увидит в них бурю.

– Прости меня, прости, мне ужасно жаль, – шептал он. – Ох, как мне жаль…

Что остается

Я знаю, что не умерла. Просто мне очень холодно и больно. Очень больно в груди, и я промерзла до костей.

– Энни… – пытаюсь я крикнуть, но изо рта вылетает только какое-то карканье.

Она подползает ко мне, я сажусь, и она забирается ко мне на колени, а я крепко обхватываю ее руками. Нас обеих бьет сильная дрожь.

– Не хочу я ловить эту лунную рыбку! – говорит она.

– Ну и не будем ее ловить.

– Прости меня, мне ужасно жаль… – доносится до меня голос Дэниэла. – Ох, как мне жаль! Я ведь теперь знаю, что это дело рук Гэбриела.

Я киваю. Хорошо, что он теперь это знает, только и это нам уже не поможет. А на воду я даже смотреть не могу. Не могу даже лицом к ней повернуться. Ведь он нас не спас. Он отнял у нас последний шанс на спасение.

– Что же вы теперь будете делать? – спрашивает он.

– Это было бы для нас единственным выходом.

– Нет! – трясет он головой. – Нет, это невозможно! Я вам ни за что не позволю!

Примерно то же самое сказала тогда и Бетт. Вот только ни она, ни он ничего особенного для нас сделать не смогут. Я еще крепче прижимаю к себе Энни.

– Я должен был с самого начала тебе поверить, – говорит он. – Встать плечом к плечу с тобой. А потом жениться на тебе и уехать отсюда, как мы и говорили.

– Ты не смог бы. Сет погиб раньше, чем мы успели пожениться.

– Но я всегда буду хотеть этого. Мечтать об этом.

Я смотрю куда-то поверх головы Энни. Я-то больше не осмеливаюсь об этом даже мечтать. Та прежняя жизнь так далека теперь, так недоступна. Сейчас я хочу лишь одного: спасти Энни от магистрата. Одну попытку я уже предприняла, но потерпела поражение.

Дэниел вдруг встает, рывком ставит меня на ноги и строго говорит:

– Ступайте домой и быстро переоденьтесь в сухую одежду. Потом возвращайтесь сюда и приведите с собой мать. Захватите все, что сможете унести из ваших пожитков. Ждите меня здесь. И уж на этот раз я вас не подведу.

* * *

– Куда мы едем? – снова и снова спрашивает Энни.

– Подальше отсюда. – Что еще я могу ей ответить?

Одета она в сущие лохмотья, но они, по крайней мере, сухие. В руках крепко сжимает шепчущую раковину – самое драгоценное, что у нее есть. Я осматриваю ее руки и ноги, особенно подошвы и между пальцами – там могли остаться ссадины после нашего погружения на дно реки, да и Дэниел, спасая нас, обращался с нами не слишком бережно. Впрочем, обнаруживаю я всего лишь несколько царапин и синяков, все это скоро заживет. Я заворачиваю Энни в одеяло и тоже переодеваюсь. У меня есть только мои старые одежки, те самые, что я носила до своей жизни на ферме.

Мама сидит на табуретке – там же, где мы ее и оставили. Я опускаюсь возле нее на колени, беру в руки ее лицо, заглядываю в глаза. Она смотрит на меня, но, по-моему, не узнает.

– Мам, – говорю я, – пойдем со мной.

Она вздрагивает и смотрит на пустую постель Джона.

Я качаю головой: