Ведуньи

Ветер колышет траву, засыпает нам ноги сухим песком, приносит запахи распаханной земли и реки. Заметив, что я дрожу от холода, он хмурит брови и с сожалением говорит:

– Эх, зря я не захватил с собой кремень, мы могли бы костер разжечь. Но уж в следующий раз я точно его не забуду.

В следующий раз? Я быстро на него взглядываю, и он, перехватив мой взгляд, тут же краснеет и предлагает:

– А ты на всякий случай захвати с собой какую-нибудь шаль.

– Мне и так не холодно, – говорю я. А потом, сама не знаю почему, вдруг выкладываю ему унизительную правду: – Да у меня и шали-то нет. – И настороженно смотрю на него: вдруг он вздумает проявить жалость или удивление. Но ничего подобного. Он всего лишь коротко, с пониманием кивает.

Вообще-то о «следующем разе» и говорить нечего. Никакого «следующего раза» быть не может. Да мать и сейчас уволокла бы меня отсюда за волосы, если б знала, где я нахожусь; я и сама прекрасно понимаю, по каким причинам нам с ним больше нельзя видеться, даже если б я очень этого захотела.

– Я… – Он вытаскивает из кармана ведьмин камень, который я ему подарила. – Мы… могли бы встречаться здесь… когда уже стемнеет. Этот камень я буду привязывать вот к этой ветке, видишь? – Он подходит к ольхе, растущей на опушке. – И это будет означать, что вечером я буду ждать тебя здесь.

Похоже, он совсем разума лишился. Мы же оба знаем, что никаких свиданий просто быть не может. Однако он продолжает:

– А ты, когда увидишь, что камень здесь висит, возьми его с собой, и я буду знать, что ты тоже сможешь прийти и со мной встретиться. Я приду заранее и буду тебя ждать.

– Я не приду.

– Я буду ждать.

И передо мной на мгновение возникает картина нашей встречи в вечерних сумерках. Возле горящего костра. Нет, это какая-то совсем другая жизнь! И я снова слышу за спиной какой-то шорох, снова чувствую, что за мной внимательно наблюдают, и говорю:

– Я не смогу прийти.

* * *

Я влетаю в дом и вижу все свое семейство. В полной безопасности. В доме царит полумрак и полно дыма; комната освещена лишь пламенем очага, перед которым все они и устроились прямо на полу, отгороженные от входа столом.

– Ну где ты ходишь, противная! – кричит Энни, бросаясь ко мне и чем-то размахивая прямо у меня перед носом.

Я смеюсь и прижимаю ее к себе, мою тепленькую худышку, сунув нос в гриву ее волос, в которой запутались травинки.

– Погоди! Держи ровно, а то я ничего не могу разглядеть.

– Я сама ее сделала, а Джон мне помогал! – Энни протягивает мне кусок дерева, из которого ножом вырезан некий неопределенный зверь.

Джон, как всегда, точит свой нож, но все же на минуту прерывает свое занятие и говорит:

– Это белка для моего маленького бельчонка. – Энни снова бросается к нему, и он, обняв ее за плечи своей худой рукой и направляя ее ручонку, вручает ей нож и помогает превращать деревяшку в фигурку белки. Ее лицо исполнено торжественной сосредоточенности, она даже кончик языка высунула. И сейчас мне вдруг становится жаль, что я не пригласила Дэниела к нам и не дала ему возможности увидеть Джона таким, каков он на самом деле – обыкновенный подросток, а вовсе не демон, которого все деревенские так боятся.

– Ну и где же эти зубы? – Мать сидит, поджав под себя скрещенные ноги, и что-то лепит из комка глины; на рассыпанной золе полно отпечатков ее босых ног. Я озираюсь в поисках ее дружка-зайца, но ни малейших его следов не обнаруживаю и снова вспоминаю того зайца, который следил за мной, прячась на опушке леса.

Настроение у меня сразу портится; та радость, что пела у меня внутри, словно съеживается и засыхает.

– Никаких зубов там не было.

Мать поворачивается ко мне, в неровном свете очага видна то ее удивленно отвисшая челюсть, то подозрительно прищуренные глаза.

– В таком случае вам придется раздобыть для меня прядь его волос или хотя бы кусочек ткани от его рубашки. – Она опять принимается лепить очередную фигурку. – Ничего, теперь он у меня помучается. Ишь, на мою семью замахнуться вздумал! Вот и расплатится за это.

Отчего-то именно сейчас мне в глаза бросаются щели в нашей полусгнившей двери, сквозные дыры в кровле, сквозь которые частенько просачивается дождь. Этот дом ненадежен; он не дает ощущения защищенности, хотя именно на его защиту я надеялась, когда входила сюда.

Я опускаюсь перед мамой на колени, беру ее за руки, пытаюсь ее остановить.

– Не надо, – говорю я. – Пожалуйста, не колдуй над этой куколкой. Оставь этих Финчей в покое. Зачем нам лишние неприятности?

Она резко отталкивает меня.

– Это они на неприятности нарываются. Если они не хотят, чтобы с ними беда случилась, так пусть не делают пакостей моей семье. – И она упорно продолжает разминать глину.

– Я же совсем не об этом говорю.

Зачерпнув горсть золы из очага, я тонкой струйкой рассыпаю ее вокруг нашей с Энни лежанки. Потом беру колокольчик и звоню в каждом углу вместе с Энни, которая держит меня за руку. Я делаю все, что в моих силах, чтобы обезопасить ее от воздействия злых сил. Хорошо бы еще знать какое-нибудь заклинание, способное защитить ее и от деревенских жителей.