Ведуньи

– Вчера он был, Майский день. Это вчера ты могла выбрать себе хоть в ухажеры, хоть в женихи любого парня. Но только вчера.

– А я и вчера к тебе приходила, только найти тебя не сумела. Неужели тебе больше нечего мне сказать?

Она обиженно смотрела на него широко раскрытыми глазами и сквозь перчатку кусала ноготь на большом пальце. Дэниела невольно тронули ее неуверенность и искреннее огорчение. Только сейчас он заметил, что деревья в саду у Молли за спиной словно обрызганы первым белым цветом.

– А что я могу тебе сказать? – удивился он. – Мне и в голову прийти не могло, что ты меня выберешь.

– Ну, так знай: я выбрала именно тебя! – Она вскинула на него глаза: – Неужели тебе это неприятно?

– Я… мне, конечно, приятно, я очень тебе благодарен, но, по-моему, тебе стоит еще подумать и выбрать кого-нибудь получше. Кого-нибудь… другого.

Молли засмеялась, приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.

– Именно поэтому я уверена, что ты и есть самый лучший и правильный мой выбор, – сказала она. – А теперь мне пора в церковь, да и тебе тоже. А отцу своему я после скажу.

И она убежала, придерживая одной рукой юбку, а второй – шляпку. Но один раз все-таки обернулась и улыбнулась ему.

А Дэниел так и стоял на прежнем месте, слушая пение сойки и сознавая, что минуту назад его мир совершенно перевернулся, но он и сам еще не понял, каким же образом такое могло произойти.

Отец и Гэбриел выскочили из дома, как только Молли ушла. Дэниел даже удивился: никогда раньше они в церковь особенно не спешили. А Гэбриел, не удержавшись, еще издали нетерпеливо крикнул:

– Ну, что там нашей Майской королеве от тебя понадобилось?

Тон у него был шутливый, но совершенно не соответствовавший подозрительному и злобному прищуру глаз. А вот отец едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.

– Она просто… просто хотела меня спросить… насчет… насчет…

Яркий румянец, заливший лицо Дэниела, был достаточно красноречивым ответом.

Гэбриел фыркнул:

– Все ясно. Это она на вашу ферму глаз положила. С какой еще стати такой хорошенькой штучке тебя в ухажеры выбирать?

Дэниел посерьезнел и, задумчиво покачав головой, сказал:

– Понятия не имею.

Отец решил вмешаться:

– А разве твоей матери с утра никакая помощь не нужна? – спросил он у Гэбриела.

– Да я давно уж все для нее сделал.

– Вот это хороший сын!

Дэниел хорошо помнил, как Гэбриел появился у них на ферме. Он тогда был еще совсем юным и просил хоть какой-нибудь работы. А потом так и прижился у них. Они росли почти как братья, но как были совсем разными, так и остались, а потому никогда особенно не дружили. А однажды летом отец взял Гэбриела с собой на сенокос и был весьма впечатлен как тем, насколько он не по годам силен, так и его решимостью непременно заработать на жизнь всей своей семье. В итоге отец заявил, что раз двенадцатилетний подросток способен выполнить работу двух взрослых мужчин, то и Бог ему в помощь, а сам он здорово сэкономит, если возьмет парнишку на постоянную работу. Впрочем, Дэниелу было известно, что отец пришел к такому решению сразу, как только узнал, в каком плачевном положении оказалась семья Гэбриела.

В ответ на похвалу Гэбриел только плечами пожал:

– Так ведь за ней больше некому присматривать.

Отец понимающе кивнул. И все трое в молчании двинулись к церкви.

* * *

Отец еще долго восхищался словами Королевской Библии[5], их красотой и прозрачностью, только это, пожалуй, в тот день Дэниел и запомнил. А еще ему запомнилось, что проповедь преподобный Уолш читал каким-то на редкость бесцветным ровным голосом. Под это монотонное журчание невозможно было сосредоточиться. Филлис Росс Дэниел заметил сразу, как только вошел; она стояла в сторонке, повесив голову, а остальные прихожане поглядывали на нее, перешептывались и подталкивали друг друга локтями. Только Бетт и Натаниэль остановились и немного с ней поговорили. Сэм Финч явился в церковь, преувеличенно хромая и опираясь на плечо жены; он явно желал показать всем, как страдает от тех ранений, которые несколько дней назад нанес ему брат Сары. Молли сидела со своими родителями совсем близко, через проход.

Мысли вихрем проносились у Дэниела в голове, но то были отнюдь не чистые помыслы, вызванные словами священнослужителя. Как раз наоборот. Липкий запах сырости и свечного воска, радужный дневной свет, проникавший сквозь витражи, – все это не успокаивало его, а заставляло стыдиться собственных мыслей и видений. Можно было бы, конечно, отвлечься, думая о том, какая у Молли нежная кожа, как она льнет к нему, но и это у него не получалось: стоило ему подумать о Молли, и перед ним снова и снова возникала Сара, и он опять испытывал сладостное ощущение удивительной общности с нею. Ему казалось, что одна лишь Сара способна по-настоящему понять его.