Лишь под сухой берëзой, что на опушке, мечется, отбивается от тумана баба страшная, чëрная. Нету у ней лика человечьего, только вымя волчье мотается под грязнóй рубахой. Воет баба, катается, зубами, когтями рвëт туман, роет землю сы́ру. Извернулась колдунья, сорвала рубаху с себя, что изо льна светлого соткáна, взвыла страстно, дико, обжегшись о крест серебряный-православный. Сорвала его. Бросила на землю. Пору́шила клятву свою, что Павлу дала. И не осталось в ней ничего человечьего. Только злоба одна демоническая.
Откопала колдунья узелок заветный, под берëзой сухой, до поры, схороненый. Прижала к себе, понеслась опрометью в лес. На Девичий луг, на реку к тëмнóму омуту. Как ни путал туман ног её, как не валил на земь. А не мог он совладать с демони́цей.
Добежала до реки, и высекла колдунья из когтей своих огонь адский, зажгла костëр до небес. Стала выть-плясать вкруг него.
Расступился туман, выплыли из омута на луг веды светлые. Стоят, молчат, петь не могут под заклятием чëрным.
Кинула колдунья в костëр родóвую простыню, у Сини́ забранную.
Вышла из леса на поляну Колинá. Как во сне она двигалась в платье свадебном белом своëм. Босыми ногами шла она по туману, лизавшему жалостно стопы еë. Волосы пухом рассыпались по плечам девы зачарованной, под фатой белоснежной с венком ромашковым.
Голубые глаза еë стали прозрачными, хрустальными. И не было в них ни слезиночки. Не было в лице еë прекрасном-белом, ни кровиночки.
Окружили Колину́ веды, не пускают к реке. Остановилась дева чистая. Не шелóхнется.
Тогда, бросила в огонь Ляса, то что в простыне от Павла унесла, послéд с пуповиною…
И стала еë власть над Колинóй полная.
Расступились веды, уполз туман на рéку.
–Аааааууууииих! Аааааааауууууу! – Допела Колинá-веда песнь чу́дную свою, в нáрождении начáтую…
Столкнула Ляса Колину́ в самый омут. Сглотнула мëртвая вода деву чистую. Веду светлую.
Ушли за ней в реку веды-подруженьки. Пропал, растаял бел-туман.
Погас костëр, развеял ветер пепел серый по-над рекой-омутом.
Очнулась колдунья чëрная. Да только… В лес входила баба – в соку ещë, смоль волосы… А из лесу́ на опушку вывалилась старуха дряхлая, седая, как лунь. Отыскала-вздела на кости торчащие, рубаху свою разорванную под сухой берëзинóй.
Шататаясь, падая, скользя по травостою, пошла к деревне.
Впереди, видит, поляна, вся туманом белым затянута, но нет деревни болé.
Забрали веды себе подруженьку свою Колину́…
Забрал туман белóй себе с деревней нашей все души живые, или забрал он разум у колдуньи чёрнóй…
А вот про то, никому не ведóмо.
Веды.