Вейджер. Реальная история о кораблекрушении, мятеже и убийстве

«Поднимите фок-рей и поставьте фок!»[337] – крикнул он блуждавшим окрест едва напоминающим человеческие фигурам. Затем он приказал людям выполнить поворот через фордевинд[338] – развернуть корабль, отклонив его нос от ветра. Рулевой (наличествовал только один) повернул двойное колесо. Нос начал по дуге уходить от ветра, но штормовой порыв со всей силой ударил в паруса сзади, и корпус подхватили огромные волны. Чип с тревогой наблюдал, как корабль со все большей скоростью несется прямиком к скалам. Он приказал рулевому продолжать крутить штурвал, а другим матросам – заняться такелажем. За несколько мгновений до столкновения удалось отвернуть нос – на целых сто восемьдесят градусов, – и паруса яростно бросили корабль в противоположную сторону, завершив поворот.

Теперь «Вейджер» шел параллельно береговой линии на юг. Однако из-за западного ветра Чип не мог выйти в открытое море. Волны и течения тащили «Вейджер» к берегу. Открывшийся ландшафт Патагонии был изрезанным и беспорядочным, со скалистыми островками и сверкающими ледниками, стелющимися по склонам гор девственными лесами и уходящими прямо в океан скалами, Чип и его люди очутились в ловушке Гольфо-де-Пеньяс – залива Несчастья, или, как его предпочитают называть некоторые, залива Боли.

Внезапно паруса-марсели слетели с реев. Увидев, как его отчаявшиеся люди изо всех сил пытаются починить снасти на баке, Чип решил помочь им, доказать, что еще не все потеряно. Очертя голову он храбро бросился к носу – бык, несущийся прямо в бурю. И вот тут-то, раскачиваемый волной, он сделал неверный шаг (всего один маленький неверный шаг) и полетел в пропасть. Через развороченный люк он рухнул с высоты примерно шесть футов и ударился о дубовую нижнюю палубу. Ударился настолько сильно, что сломал кость в районе левого плеча. Теперь она торчала из-под мышки. Моряки отнесли его в каюту хирурга. «Я был сильно оглушен и ранен жестоким падением»[339], – отметил Чип. Он хотел встать, чтобы спасти корабль и своих людей, но боль была столь невыносимой, что ему оставалось лишь лежать. Хирург Уолтер Эллиот дал ему опиум, и Чип отбыл в мир снов.

* * *

Четырнадцатого мая в 4:30 утра Байрон, в тот момент находившийся на палубе, почувствовал, как «Вейджер» содрогнулся. Гардемарин Кэмпбелл, совсем еще юный, испуганно спросил: «Что происходит?» Байрон вгляделся в шторм, настолько непроницаемый – «ужас неописуемый»[340], по его выражению, – что невозможно было разглядеть даже нос корабля. Он спрашивал себя, быть может, это очередная волна, но нет – удар шел из-под корпуса. «Вейджер» нарвался на подводную скалу.

Плотник Камминс, проснувшийся в своей каюте, пришел к тому же выводу. Он поспешил осмотреть повреждения вместе со своим помощником Джеймсом Митчеллом, который на этот раз не был угрюм. Пока Камминс ждал у люка, Митчелл спустился по лестнице в трюм, освещая доски фонарем. «Никакого прилива воды, – крикнул он. – Доски целы!»

Однако когда по кораблю ударили волны, он рванулся вперед и вновь врезался в скалы. Разбился руль, а более чем двухтонный якорь пробил корабельный корпус. Корабль все сильнее кренился. Началась паника. Некоторые больные, два месяца не появлявшиеся на вахте, с почерневшей кожей и налитыми кровью глазами шатались на палубе, восстав с одного смертного одра ради другого. «В этой ужасной ситуации, – заметил Байрон, – “Вейджер” на миг замер, и каждый считал эту минуту последней»[341].

Корабль захлестнула еще одна громадная волна – он вновь налетел на скалы, неуправляемый, стонущий, обессиленный… Соленая вода хлынула в пробоину. Помощник плотника Митчелл воскликнул: «Два метра воды в трюме!»[342] Офицер доложил, что корабль «залит водой до люков»[343].

Байрон мельком увидел – и, что еще ужаснее, услышал – окружающие буруны, громоподобные волны, перемалывающие жалкий деревянный мир. Пелена романтики окончательно спала – остался лишь ужас перед стихией.

Многие готовились к смерти. Некоторые падали на колени, лепеча молитвы. Кто-то каялся. Лейтенант Бейнс ретировался с бутылкой спиртного. Другие, как заметил Байрон, «лишились всякого разумения, их, будто бревна, рывками и качками корабля швыряло взад и вперед, а они не прилагали никаких усилий, чтобы помочь себе»[344]. Он добавил: «Вид пенящихся бурунов был столь ужасен, что один из самых храбрых наших людей не мог не выразить свое смятение. Он сказал, что это слишком пугающее зрелище, чтобы его вынести». Кто-то попытался выпрыгнуть за борт, но его удержали. Другой моряк бродил по палубе, размахивая абордажной саблей и крича, что он король Британии.