Вероятно, Ванвейлен не так легко относился бы к тому, что делал, если б Арфарра-советник хотел или мог стать диктатором. Но о диктатуре или демократии речи и не было. Монархия совместима, слава богу, с любым видом правления и типом хозяйствования. Речь шла о том, чтобы обуздать хаос, царивший в стране. Ибо, если в мире непорядок и разбой, тогда страдает каждый, тогда не строят надежных домов и не пашут полей, и никто не хочет наживать сверх необходимого, потому что нажитого лишаешься в один миг…
Был еще — храм.
Ванвейлен заметил достаточно, чтобы понять, что храм сделал за последние годы неплохие химические открытия. Он ужаснулся, узнав в одной из тайных прогулок в руках монаха автоген. Это, кстати, ставило все точки над и: сумеют ли в империи, если обнаружат корабль, вскрыть оболочку… Но вскорости эти мысли забылись, да и вообще все мысли об империи отошли на второй план, она мало имела, по мнению Ванвейлена, отношения к происходящему…
Важнее было то, что в той стране научно-промышленная революция началась как будто с химии, а не с механики, и в храме, а не в правительственной академии.
Монахи не только научились делать открытия, но и добывать с помощью этих открытий деньги: Ванвейлен постепенно понял, что большинство крашеных тканей и дутых браслетов, продаваемых в Варнарайне, было не старинной технологией, а нововведениями. Пока королевство играло для храма роль сырьевого придатка. Но Ванвейлен не сомневался, что при прочих равных условиях храм найдет выгодным ставить свои мастерские вне бдительного ока империи, и торговать не только тканями, крашенными анилином, но и технологией.
И всего обидней было то, что открытие механизма, порождающего деньги из знания и товары из открытий, принадлежало в значительной мере господину Даттаму: без него храм так и остался бы компанией ростовщиков и алхимиков.
И Арфарра делал все, чтобы не поссориться с Даттамом, а Даттам делал все, чтобы поссориться с Арфаррой…
Потому что после того, как Даттам проехал по торговым делам от Голубых Гор и обратно, на Весеннем Совете стали попадаться люди, которые вели очень странные речи. Они говорили: «Мы — ленники храма, а храм ленник не короля, а экзарха Харсомы».
При этом про экзарха Варнарайна говорили, что он уважает честь и род, а вот король благоволит к выскочкам. Что Даттам, племянник наместника Варнарайна — человек щедрый и благородный, а Баршарг, араван Варнарайна, между прочим, тоже ведет свой род от Белых Кречетов.
Что в таком случае «ленники» Харсомы делали на королевском совете непонятно. Не то — недружественные вассалы, не то — дружественные иностранные наблюдатели. Но кругом было столько непонятного, беззаконного и безумного…
Главным же безумием, однако, была сама вражда Даттама и Арфарры, вражда предпринимателя и политика. И при этом Даттам был готов на все, если речь шла о его личных интересах. А Арфарра, надо признать, был готов на все, если речь шла не о его личных интересах.
Не менее поучительно, однако, было то, что сам Даттам никаких разговоров не вел: словно это было самостоятельное политическое творчество его сотрапезников.
Ванвейлен не был на него в обиде за чудеса в Голубых Горах: строго говоря, Даттам, как и Арфарра, воплотил в жизнь метафору о резне, которую можно предотвратить лишь чудом. С той только разницей, что в Голубых Горах резня намечалась из-за того, что у людей отбирали свободу, а на Весеннем Совете резня намечалась из-за того, что людям свободу возвращали.
Ванвейлен не мог простить Даттаму другого: того, что, в сущности, именно волею Даттама королевство было сырьевым придатком и рынком сбыта; а империя — местом для мастерских. И Даттам был готов на все, чтоб сохранить монополию. Не страшны были Даттаму ни законы про «твое» и «мое», ни замки с сеньорами — но вот свободное предпринимательство и антитрестовское законодательство — этого несостоявшийся государь Иршахчан вынести не мог. Этот человек был: и кабана съест, и про муху скажет: «тоже мясо».
Даттам старался, чтобы все от него зависело. Поэтому-то держал мастерские только в империи — хранил монополию. Поэтому-то лично ездил по местным горам. А вот пропади Даттам, помри, например, от шального вируса и пропадет половина торговых связей… Даттаму хроническая анархия была выгодна — он плавал только в мутной воде. Как вокруг не было государства, а была личная преданность — и предательство, так и свободного предпринимательства не было, — а были личные торговые связи.
Даттам вроде бы смирился с тем, что происходит в королевстве показывал когти и ждал, сколько ему предложат. И поэтому, когда приходил жалобщик и говорил, к примеру, что Шамаур Рысий Хвост окружил его хутор, похватал слуг и служанок, а его самого с женой повесил коптиться над очагом, пока подлые люди не откроют кубышки и не напишут дарственную тогда дарственная соответственным образом пересматривалась. А когда жалобщик приходил и рассказывал то же самое о людях Даттама, — тогда приходилось утереться, сложить жалобу в особый ларец и велеть ждать. Часто Арфарра давал таким людям земли за дамбой.