Вейская империя (Том 1-5)

Киссур въехал в столицу накануне зимних дождей. Посереди шествия везли золотого бога варваров, в железном ошейнике и с выдранными глазами, а перед ним ехало новое чудо — пушечка-единорог. Народ, ликуя, осыпал войско зерном, из фонтана на площади, по распоряжению государя, било белое и красное вино, и войска шли в абсолютном порядке — лошади, разряженные как женщины, и воины, разряженные, как боги, и в триумфальном шествии участвовали пленники из народов, самое имя которых было доселе неизвестно в ойкумене.

Поистине удивительная вещь!

Полгода назад имя «Киссур» и слово «варвар» взбунтовало всех лавочников столицы. Полгода назад Киссур сжег половину заречных кварталов и развесил их жителей на стенах небесного дворца: а теперь люди стлали циновки под копыта его конницы, и бросались сами.

И, действительно, не подлежало сомнению, что Киссур въезжал в город с богатейшей добычей; въезжал первым, за двести лет, победоносным полководцем империи, истребившим то осиное гнездо, к которому боялся притронуться бывший министр. Не подлежало сомнению также то, что две из провинций империи были слегка опустошены, и четыре провинции находились в состоянии, близком к недовольству.

Варвары Киссура не привыкли жить в городе и разбили лагерь у стен. В городе они появлялись только на рынке и в заведениях, где мужчины сажают свой корешок. У них было множество всякого добра, и каждый раз, когда конник Киссура оставлял легкий военный золотой в столичной лавке, лавочник, и жена его, и дочка его, благословляли Киссура. И этой осенью за Киссура возносилось столько молитв, что если бы каждая молитва обернулась денежкой, то Киссур стал бы, бесспорно, самым богатым человеком в ойкумене.

На следующий день после вступления в город Киссур явился во дворец Арфарры с первой стражей, еще затемно, чтобы говорить с Арфаррой наедине.

Советник, один, читал книгу. Книга была старинная, тяжелая, на трех ножках. Такие книги тоже когда-то назывались треножниками. Поэтому советник сидел не за столом, а на плоской подушке перед книгой о трех ножках. Справа от него стояла жаровня. В кабинете было очень жарко, так жарко, что, казалось, снеговые вершины, вышитые на тяжелых гобеленах, вот-вот растают и хлынут в долины, но на Арфарре все равно было теплое белое платье без знаков различия. В воздухе все было пропитано благовониями.

Киссур долго целовал руки Арфарры, а потом сказал:

— Советник! Полгода назад вы обещали мне, что укрепитесь у власти и арестуете всех взяточников поодиночке. Но они до сих пор на свободе! Почему вы, например, не арестовали этого… Кидара?

— Друг мой, — сказал Арфарра, — у меня нет никаких законных оснований для ареста Кидара и его друзей.

— Так арестуйте без оснований!

Арфарра немного смутился и не знал, казалось, чем опровергнуть столь резонное соображение.

— Полгода назад, — продолжал Киссур, — у нас не было сил. А теперь под столицей стоит шесть тысяч конников и двадцать тысяч пеших. Пусть они войдут в столицу и будут как щелочь, которая очищает старое серебро от грязи!

Арфарра помолчал и ответил:

— Друг мой! Можно арестовать Кидара. Можно схватить всех тех, кто, как ты считаешь, недостоин быть возле государя. Можно даже найти им замену в лице твоих любимцев. Но в ойкумене тридцать две провинции. Три уже отложились. Еще десять ждут только повода, чтобы взбунтоваться. Мыслим ли повод лучший, нежели военный дворцовый переворот?

Киссур облизнулся и сказал:

— Я разобью Ханалая и всех, кто осмелится следовать его примеру, ибо отныне у империи есть войско.

— Да, — сказал Арфарра, — это удивительно. Вы сумели сотворить войско из ничего. Ваша война с черными шапками принесла семикратную прибыль. Сколько, вы думаете, вам понадобится денег на войну с Ханалаем?

Киссур опустил глаза и сказал:

— Мои командиры преданы государю, но неразумны и дики. Они хотели бы служить государю без платы, а кормиться с земли, полученной за военную службу. Что взять с варваров?

Вопреки здравому смыслу, Арфарра расхохотался. Отсмеявшись, старик сказал:

— Ваши варвары мудрее наших финансистов. Потому что, Киссур, будущим летом в ойкумене деньги будут стоить еще меньше, чем человеческая жизнь, и, действительно, кончится насилие чиновников и богачей, а начнется насилие тех, кто кормится с земли, полученной за военную службу.

Киссур задергал левым веком, и, чтобы скрыть это, стал потихоньку расхаживать из угла в угол. Уже рассвело. Серый плащ его, шитый по подолу жемчужными птицами в тростниках и травах, цеплялся то за ножки жаровни, то за жертвенный столик. Вдруг Киссур сплюнул в ладонь левой руки и ударил по плевку ребром правой. Плевок отскочил влево и попал на шелковую молитвенную подушечку.

— Значит, — сказал Киссур, — вы не арестуете Кидара?

— Нет, — ответил Арфарра.

Киссур нехорошо засмеялся и спросил:

— Сколько Кидар вам за это дал?

— Щенок, — сказал Арфарра, выпрямляясь, — ты знаешь ли, что гово…

Арфарра не докончил фразы. Киссур, вытащив из рукава несколько бумаг, швырнул их в лицо старику.