Век

Зловещие события сплотили семью еще теснее. Когда Муссолини окончательно попал под влияние Гитлера, он позаимствовал немецкий антисемитизм и провозгласил расистские законы, которые все больше затрудняли жизнь итальянских евреев. Влиятельное положение Фаусто защищало его жену и детей, а также тестя, от самого плохого — итальянских концентрационных лагерей. И все же их жизнь существенно изменилась. Кое-какие перемены были незначительными и досадными. Итальянским евреям больше не разрешалось держать прислугу. И хотя Фаусто доказывал, что это он, а не жена, нанимает прислугу, фашисты запретили ему иметь слуг. Фаусто и Нанда оба выросли в окружении большого количества слуг. Они воспринимали их как данность. Теперь вдруг оказалось, что они сами должны заботиться о себе. Им пришлось смириться с этим. Нанда купила поваренную книгу и начала учиться готовить, правда, с переменным успехом. Кое-какие блюда ей вовсе не удавались. Фаусто, забыв про гордость, взял на себя обязанности по уборке дома и делал это тоже с переменным успехом. С помощью Энрико он стелил постели, убирал ванные комнаты и проклинал Муссолини. Как бы там ни было, роль садовника неожиданно стала доставлять ему удовольствие. Он обнаружил, что ему нравится работать в саду позади дома у внешней стены, и за несколько месяцев стал хорошим садовником. Ему как-то пришло в голову, что все это очень далеко от тех побед, к которым он готовил себя в юношеские годы, но, похоже, Вольтер был прав: слова «Ухаживай за своим собственным садом» были прекрасным советом.

Однако для Энрико расистские законы создали более серьезные неприятности, чем проблемы с прислугой. Официально числясь «евреем», он не только не имел права служить в армии, но и был исключен из университета Болоньи. Ему вообще было отказано в поступлении в какое-либо учебное заведение. Для двадцатилетнего юноши, к тому же блестящего студента, каким он был, это оказалось чудовищным ударом. Молодая жизнь Энрико как бы замерла, вместо того чтобы двигаться со скоростью и энергией молодости. Вот уже два года, в той или иной степени, он был вынужден прятаться на вилле отца. Поскольку евреев все больше ущемляли в правах, его друзья — как юноши, так и девушки — виделись с ним все реже и реже. Его одиночество и бездеятельность вызывали в нем горечь. Отчаявшись хоть чем-то заполнить бесконечное время, он помогал отцу в заботах по дому, молился о поражении Муссолини, тайком стал читать Карла Маркса. По мере того как происходило медленное разложение фашизма, все то, что он читал, приобретало для него новый смысл. Более того, становилось все очевиднее, что единственное реальное сопротивление немецким войскам, фактически контролирующим Рим, оказывали Гапписти, члены так называемых ГАП — Группи ди Азионе Патриотика, то есть Патриотических Групп Действия, иными словами — партизаны-коммунисты. С тех пор как немцы, номинальные союзники Италии, превратились в настоящих иностранных захватчиков, которые относились к итальянцам с тем же презрением, с которым они относились ко всем остальным, Гапписти, в глазах Энрико, стали настоящими патриотами, героями Сопротивления. Он начал презирать бездеятельность отца так же, как и его фашистское прошлое. Он очень хотел присоединиться к партизанам и попытался обсудить этот вопрос с отцом, который, к крайнему раздражению Энрико, тут же отверг эту идею.

Он сидел за столом в спальне на втором этаже и читал, но не Карла Маркса, а эротический журнал, и слушал заезженную американскую пластинку с записью песни «Бай мир бист ду шён» в исполнении сестер Эндрюс. В это время он услышал, как перед домом остановилась машина его отца. Засунув журнал под матрас, он выключил патефон и заторопился из комнаты. Когда он спускался по лестнице, то увидел родителей, разговаривающих в холле. Нанда с улыбкой повернулась к сыну.

— У него все в порядке! — воскликнула она. — Твой отец вовремя отвез его в Ватикан. С ним все в порядке.

Она повернулась к Фаусто, обняла его и поцеловала. — Спасибо тебе, дорогой, — сказала она.

— Спасибо за то, что ты спас старика.

— Не благодари меня. Благодари того человека, который сообщил мне об этом.

— Но спас его именно ты. И Тони говорит, что ему будет хорошо в Ватикане, правда?

— Пока немцы не решат влезть и туда. У нас есть какой-нибудь дрянной кофе?

— Я подогрею его. Приходи на кухню.

Она вошла в столовую. Фаусто взглянул на сына, стоящего на лестнице на полпути вниз.

— Энрико, сказал он спокойно, — подойди ко мне.

Он спустился.

— Что, папа?

— Я не хочу, чтобы твоя мама знала об этом, потому что она может расстроиться. Но ты должен знать. Я организовал перевод большей части наличных денег из Италии. Если что-то случится со мной, обратись к своему дяде Тони. Он знает обо всем. Я знаю, что ты, руководствуясь коммунистическими принципами, можешь с презрением относиться к деньгам, но твоей маме и сестре деньги будут нужны, чтобы жить на них.

— Что с тобой может случиться?

Фаусто пожал плечами: