Век

— Не понимаю, почему я не должен был этого делать. И потом, мне нравится миссис Моффит, но она немного старомодна. Не думаю, что какой-нибудь мужчина дотронулся до нее с тех пор, как ее муж отдал Богу душу в дублинской пивной двадцать лет назад.

— Тем не менее я считаю, что девушки в таком возрасте, как Лорни, не должны флиртовать со студентами.

— Флиртовать! Она просто прекрасно проводила время.

— Она слишком молода, чтобы оставаться наедине с мужчинами. Я понимаю, что у тебя... как бы это сказать... средиземноморское представление о морали, но я рассчитываю на то, что ты воспитаешь наших дочерей надлежащим образом. Я не хочу, чтобы у Лорны была плохая репутация, а в наши дни это может легко случиться.

— А что ты подразумеваешь под средиземноморским представлением о морали?

— Виктор, давай будем откровенными. Я придерживалась современных взглядов в отношении мисс Ломбардини. Хотя мне всегда казалось, что ты мог бы быть более оригинальным и не делать свою секретаршу любовницей.

— Я не искал оригинальности. Я искал немного тепла и любви — качества, которые я, черт побери, не мог найти в тебе.

— О, я знаю: холодная, жесткая Люсиль. — Она зевнула. — Извини, от морского воздуха так устаешь... Так вот, дело в том, что я не хотела, чтобы дети знали о тебе и мисс Ломбардини. Я действительно считаю очень важным, чтобы они уважали своего отца. Только Богу известно, сколько слов я потратила, пытаясь объяснить им, почему их дядя Франко жил восемнадцать лет с княгиней Сильвией, не вступая с ней в брак! Конечно, мы должны сделать скидку на иностранцев. Однако в существующей ситуации — я имею в виду и тебя и Франко, — думаю, чрезвычайно важно бережно относиться к Барбаре. Несомненно, рано или поздно они узнают о тебе, и мы должны подготовить их к этому шоку...

— Как? При помощи лжи?

— Да, лжи. Ты не можешь иметь и то и другое. Очевидно, ты не в состоянии жить без мисс Ломбардини... Очень хорошо. Но я не позволю разрушить жизни моих детей только потому, что у них беспутный отец.

Ее холодное высокомерие привело Виктора в бешенство.

— Каким образом их жизни могут быть разрушены оттого лишь, что я полюбил доброе, великодушное, прелестное создание, так не похожее на их мать?

— Говори потише!

— Если мне надо, я буду кричать, черт побери! Ты говоришь о морали, а как насчет твоей морали? Ты флиртуешь с любым, кто носит штаны, особенно если у него есть титул, вроде сегодняшнего напыщенного идиота маркиза.

— Да, я флиртую, Виктор. Но я не сплю с ними. В этом — огромная разница между тобой и мной.

Он медленно повернулся к ней:

— Молю Бога, чтобы ты завела себе любовника.

— Но этого не будет, милый. Хотя бы один человек в семье должен стараться быть порядочным. Но и, конечно, пока у меня нет любовника, а у тебя есть любовница, тебе будет довольно трудно развестись со мной, так ведь? — добавила она с улыбкой.

— Неужели тебе так нужно остаться со мной?

— Мне нужны твои деньги. И моя доля в банке, которую ты украл у меня, не говоря уж о банке, который ты украл у моей семьи.

— Украл? Я заплатил тебе пять миллионов долларов за ту долю, и плачу до сих пор...

— Но банк принадлежит тебе, Виктор, «Декстер-банк». Мое семейное имя теперь стало твоим.

— Если тебе нужны деньги, я готов дать тебе прекрасное отступное.

Она внимательно на него посмотрела, потом произнесла:

— Нет. Развода не будет. Пока. Ты еще недостаточно богат, мой милый.

На лице у нее вновь появилась саркастическая улыбка.

— Спокойной ночи, Виктор, — она потянулась к ночнику, — приятных сновидений.

И выключила свет.

Они провели три дня в Лондоне и Париже, осмотрели их, затем отправились поездом в Ниццу, а оттуда — в Италию. По мере того как поезд приближался к Риму, волнение Виктора возрастало. Он предвкушал встречу с братом, но не был уверен, узнает ли его, несмотря на то что оба обменивались фотографиями. Когда поезд подъехал к перрону Римского вокзала, Люсиль первая увидела Франко.

— Это он! — воскликнула она, показывая на высокого мужчину в элегантном длинном приталенном пальто и шелковой шляпе.

Рядом с ним стояла княгиня Сильвия, выглядевшая величественно в своей огромной шляпе, окутанной белым шифоном, развевающимся на прохладном ветру первых дней декабря.

— Ты посмотри на княгиню Сильвию! Какая великолепная женщина! — продолжала Люсиль, когда заскрипели тормоза и поезд наконец остановился.

— Это кузен Фаусто? — спросила Лорна. — Он же обалденно красивый!

— Лорна, не употребляй дешевый сленг, — наставительно сказала ее мать. — Кроме того, это может быть и Антонио, его брат-близнец.

— Он тоже обалденный, — ахнула Барбара, — они все обалденные! Мне уже нравится Италия!

Когда Виктор сошел на перрон, Франко кинулся к нему с распростертыми объятиями, восклицая взволнованно:

— Витторио, mio fratello[46]!

Виктор осознал, что вот уже многие годы никто не называл его Витторио. «Время, — подумал он. — Мы все — пленники времени».

И вот они уже обнимали друг друга, целовались и плакали. «Все это выглядит так по-итальянски!» — думала Люсиль, глядя на них.

— Ты несчастлив, или я не прав? — спросил Франко спустя шесть дней.