Век амбиций

Я снова убедился в том, как легко упустить из виду различия между деятелями, которые вроде бы придерживаются одних и тех же позиций. Несколькими днями ранее живущий в Лондоне писатель Ма Цзянь в колонке, напечатанной вне Китая, предположил, что после Ай Вэйвэя мишенью станет Хань и три других известных критика властей: “Режим не остановится до тех пор, пока не будут звучать голоса лишь ‘официальных’ авторов”. Но желание представить Ханя и Ая людьми одного сорта, либералами, жаждущими политических реформ, было ошибкой. Хань сказал мне: “Ай более прямолинеен и упорен в каждом случае. А я критикую что-то одно, им становится неудобно, они просят меня перестать говорить об этом, и тогда я критикую другое. У нас тут сотни вещей, о которых можно поговорить”.

Попытка определить, как далеко в Китае можно зайти в сфере творчества, напоминала черчение линий на пляже в темноте: политический ландшафт постоянно менялся. Почва, твердая минуту назад, в следующее мгновение оказывалась зыбкой. Хань поддерживал с властями шаткое перемирие, но не оставлял иллюзий о своей готовности держаться безопасной стороны. Он не пытался перенести свое недовольство из Сети на улицы и не поддерживал призывы к многопартийным выборам: “Партия все равно выиграет, потому что богата и может подкупать людей. Пусть культура будет разнообразнее, а СМИ – свободнее”. Иностранцы принимали его требование открытости за призывы к демократии, но разница была существенной.

В восемьдесят первый день заключения, 22 июня, Ай Вэй-вэя известили, что он проведет в тюрьме много лет – или сегодня же выйдет на свободу, если признается в уклонении от уплаты налогов. Ему дали подписать признание. Он попросил адвоката. “Если не подпишете, – сказал один из следователей, – мы можем никогда вас не отпустить, потому что еще не закончили свою работу”. Этот момент стал откровением. “Я борюсь не с системой, – сообразил Ай, – а вот с этими двумя людьми очень низкого положения, которые не верят, что я преступник, но не могут закончить свою работу. И тоже злятся”.

Важнейшим условием освобождения стало следующее: нельзя разговаривать с иностранцами и писать в интернете в течение года. Ай подписал бумагу Потом его привезли в участок, где его ждала жена. Расследование продолжится, но теперь он на свободе. Ай был в недоумении. Почему его отпустили? Он мог лишь догадываться. Из-за дипломатического давления? Вэнь Цзябао готовился к визиту в Великобританию и Германию, где люди собирались протестовать против ареста Ая, но единственное объяснение поступило из новостей: там сообщили, что компания Ая недоплатила “огромную сумму в виде налогов и умышленно уничтожала бухгалтерские документы”. Ая отпустили под залог – “за хорошее поведение, признание преступлений и из-за хронической болезни”.

Телеоператоры поджидали Ая около мастерской. Его худые руки торчали из рукавов поношенной синей футболки. Художник поддерживал брюки: он потерял почти тринадцать килограммов, а ремень ему так и не вернули. Журналисты окружили Ая, и он взмолился: ему нельзя говорить. Непонятно было, победа это или поражение. Как и в случае ухода Ху Шули из “Цайцзина”, освобождение Ая дорого ему обошлось. С тех пор, как партия посвятила себя “гармонизации” общества, голоса людей становятся требовательнее – и партия приняла вызов. Поиск правды такими, как Ху Шули, с годами захватывал и таких, как Ай Вэй-вэй и Чэнь Гуанчэн – не представляющих организацию и труднее поддающихся контролю. Потом это передалось и людям на улицах, вооруженным теперь информационными технологиями.

Когда одновременно зазвучало столько возмущенных голосов, идеологический консенсус исчез. Китайцы искали друг у друга информацию и доверие. Спустя год после появления [сервиса микроблогов] “Вэйбо” уже 70 % пользователей видели в социальных сетях основной источник новостей. (В Америке – 9 %.)

Разумеется, партия могла упрятать своих критиков в тюрьму Глядя на то, как присмиревший Ай входит в ворота – чтобы дожидаться следующего шага властей, – я задумался, восстановила ли партия влияние на умы. Мне показалось, что с помощью грубой силы она вернула рамки возможного. Менее чем через месяц я понял, насколько был неправ.

Глава 16

Гроза

Южный вокзал в Пекине напоминает летающую тарелку. Его серебристый сводчатый потолок излучает свет. Там столько же стали, сколько пошло на возведение Эмпайр-стейт-билдинг, и за год он пропускает 240 миллионов человек – на 40 % больше, чем Пенсильванский вокзал в Нью-Йорке, самый оживленный в Америке. В 2008 году, когда открылся Южный вокзал, это был крупнейший в Азии железнодорожный терминал (позднее этот титул отвоевал Шанхай). Министерство железных дорог Китая (там почти столько же сотрудников, сколько гражданских служащих работает на правительство США) построило или обновило около трехсот вокзалов.