Гэбби повертела головой, пробуя пальцами щетину. Она выглядела так, словно ее измучила не то какая-то болезнь, не то интенсивный курс лечения.
Затем Гэбби присела на кровать. На покрывале валялись черный кружевной лифчик и такие же трусики. Она заметила, что я их разглядываю, и спросила:
– Тебе нравится?
– В общем, да, – ответила я.
– Я заказала их по Интернету.
Одна из свечей на комоде растеклась в лужицу воска. Огонек какое-то время сопротивлялся, но потом потух, оставив после себя белое облачко дыма.
– Слушай, – неожиданно сменила тему Гэбби. – А твоя мама правда убила кого-то на Новый год?
– Мы не уверены. Может, он выжил, – ответила я.
Снизу послышался глухой удар. Рабочие уронили что-то тяжелое на кафельный пол.
– Говорят, она переехала кого-то.
– Она болеет, – объяснила я.
Гэбби отвернулась:
– Чем болеет?
– Точно неизвестно.
– Это смертельно?
– Мы не знаем.
– Вот дерьмо. Прости.
Гэбби недавно перекрасила стены в темно-коричневый цвет, и запах краски, смешанный с ванильным ароматом свечей, еще витал по комнате.
– Мне пора домой, – сказала я.
– Вот, возьми, мне они больше ни к чему, – Гэбби протянула мне пластиковый пакет, забитый разными заколками и резинками для волос.
Я покачала головой. Мне не хотелось ничего у нее брать.
По дороге домой я заметила, как к участку подъезжает черный «БМВ» мамы Гэбби. Мы помахали друг другу. Машина заехала на дорожку и притормозила, ожидая, пока откроются электронные ворота гаража. Я поняла, что начался обратный отсчет до момента, когда последствия сумасбродства Гэбби неминуемо обрушатся на ее бритую голову. «БМВ» плавно скрылся в гараже. Дверь мягко закрылась. Урча и остывая, затих мотор.
Позже выяснилось, что Гэбби немедленно лишили доступа к компьютеру и мобильнику – связь с циркадийским мальчиком, сочиняющим для нее стихи, прервалась.
В ту ночь я не отходила от телескопа, высматривая у Сильвии папу. Чем дольше становились дни, тем более странно она себя вела. С наступлением сумерек она уходила в дом. У всех окна горели, а у нее – нет. Она как будто научилась спать по двадцать часов подряд и более. Любой человек, проходящий мимо ее участка в темное время суток, подумал бы, что либо дом выставлен на продажу, либо хозяева уехали из города. Газеты скапливались на подъездной дорожке до тех пор, пока не показывалось солнце.
А вот в светлые ночи Сильвия словно оживала. Ее тонкие пальцы скользили по клавишам, хотя соседи в округе уже видели десятый сон. В полночь она полола сорняки. Пока все спали, она бодрствовала. Одной тихой белой ночью я наблюдала, как Сильвия вытащила елку на лужайку, на солнцепек. В тишине спящей улицы отчетливо слышался скрежет горшка по асфальту.
В некоторых европейских странах образ жизни Сильвии и ей подобных уже считался полулегальным. На соседнем континенте сторонниками реального времени становились эмигранты из Северной Африки и Ближнего Востока, в основном по религиозным соображениям. В Париже ввели комендантский час, что вызвало бунты. Один из членов городского совета предложил последовать примеру Парижа. В соседнем городке введение комендантского часа прошло успешно, но вскоре эта мера была отменена решением суда.
На той же неделе отрубили электричество в нескольких домах на нашей улице. Телевизоры смолкли без предупреждения. Внезапно остановились стиральные машины. Из колонок больше не звучала музыка, над обеденными столами не горел свет.
Причем этот сбой произошел только на трех участках: у Капланов, у Тома с Карлоттой и у Сильвии. Случайность была исключена. На сторонников реального времени начались гонения. Кто-то перерезал провода.
Для осмотра места происшествия приехали двое полицейских. Они опросили соседей, но никто ничего не видел. У электрокомпании ушло шесть часов на восстановление подачи тока в жилища. Злоумышленников так и не нашли.
19
В школе мы расчленяли лягушек, бегали кроссы, проверялись на сколиоз. Футбольный сезон продлили до января из-за пропущенных осенью игр. Но у меня пропал интерес к спорту – я больше не видела в нем смысла.
– Тебе же нравится футбол? – спросил как-то раз папа, когда я забралась к нему в машину, чтобы поехать на тренировку. После того как мама заболела, он изменил свое расписание, чтобы подвозить меня.
– Откуда ты знаешь, нравится он мне или нет? – ответила я.
Папа обернулся ко мне. Я никогда раньше не разговаривала с ним в таком тоне, и он удивился. Небо окрасилось жгучим оранжевым цветом – начался закат.
– Да что с тобой творится в последнее время? – поинтересовался он устало.
Его светло-каштановые волосы начали редеть, на подбородке проступила щетина. Интересно, догадывался ли он, что я знаю про него и Сильвию.
– Ничего. Просто надоело все, – сказала я.
Папа промолчал, и мы поехали дальше.