Век чудес

Но едва я примерила лифчик, промучившись несколько минут с застежкой, как обнаружила, что в восприятии вещей в магазине и дома существует чудовищная разница. Выяснилось, что я купила просто дешевый бабский бюстгальтер. Атласные ленточки оказались слишком яркими и блестящими. Один шов уже поехал. А чашечки, словно два сдувшихся воздушных шарика, уродливо повисли на моей плоской груди.

Я услышала, как мама поднимается по лестнице.

Из-за двери она спросила, чем я занимаюсь.

Одно ее присутствие в коридоре заставило меня занервничать.

– Ничем, – ответила я.

– Ты заболела? – Мама очень боялась, что у меня тоже начнется синдром. – Папа говорит, ты там уже полчаса торчишь.

Я чувствовала, как ей хочется открыть дверь, как ее рука тянется к дверной ручке. Я расстегнула лифчик и натянула майку:

– Все в порядке. Я выйду через минуту.

Позже, когда мама уже уснула, а папа уехал на работу, я похоронила лифчик на дне мусорного контейнера на заднем дворе, чтобы никто никогда не узнал, как мало я смыслю в том, что для других девочек совершенно очевидно.

20

С приходом февраля темное время суток стало по-настоящему темным, а свет начал светить еще безжалостнее. Жар поднимался от асфальта горячими волнами, заметными даже глазу. Чем длиннее становились дни, тем хуже я спала.

Мамино состояние казалось нестабильным. Иногда она чувствовала себя прекрасно: могла пойти на работу, заняться мелкими делами или приготовить ужин. А порой очередной приступ валил ее с ног. Однажды, придя домой после школы, я увидела, что она лежит под тремя одеялами. У нее стучали зубы, ее бил озноб. Шел восемнадцатый светлый час, уличный термометр показывал больше тридцати градусов тепла.

– Не переживай, – сказала она, дрожа всем телом. – Скоро пройдет.

Но я не могла не переживать.

Тогда многие полагали, что причины синдрома кроются в психологическом состоянии людей. Что дело не в изменении силы притяжения, а во всепоглощающем чувстве страха.

Папа, вернувшись в ту ночь домой, предположил, что у мамы нервное расстройство.

– Ты хочешь сказать, что я все выдумываю? – тяжело вздохнула она в ответ.

– Я не это имел в виду, Хелен.

Папа поставил в микроволновку наш ужин – замороженную пиццу. Когда мама болела, он сам все делал по дому. Но мысли его витали где-то далеко. Я чувствовала это по тому, с каким видом он протягивал мне стакан с молоком, как произносил для проформы «Как дела в школе?» или «Ты сделала домашнее задание?».

– Я просто говорю, что у тебя стресс, – мягко продолжил папа.

Мама покачала головой:

– Мои симптомы реальны.

– Это правда, – поддакнула я.

В те дни я всегда принимала сторону мамы, хотя про себя обрадовалась папиному предположению. Ведь от тревоги не умирают.

Следующей ночью впервые за несколько месяцев появились намеки на хорошие новости: накануне наши сутки выросли всего на шесть минут, что являлось минимальным приростом времени с начала замедления.

– Здорово, правда? – сказала я.

Родители промолчали.

– Думаю, уже слишком поздно, – вырвалось у мамы. Она давно не мыла голову, и волосы у нее стали сальными.

– Брось, Хелен, – отозвался отец, переводя на меня взгляд. – Конечно, это отличное известие.

Прохладный ветер колыхнул жалюзи у нас за спиной.

– Что изменит отрицание очевидного? – сказала мама.

Не уверена, что папа внутренне с ней согласился. Он придерживался другого мнения о правде и лжи.

– Отличное известие, – повторил он, крепко сжимая мое плечо.

Мама выключила телевизор.

– Ты должна правильно оценивать происходящее, Джулия. Все катится в тартарары, – подытожила она.

* * *

Начались напряженные дни. Родители общались все меньше и меньше. После долгих часов шпионажа с телескопом я снова подловила отца с Сильвией. На этот раз это случилось утром: он якобы поехал на работу, а мама задремала на диване. Он припарковал машину и зашел со стороны улицы пешком. Перед тем как скрыться за калиткой Сильвии, папа трижды обернулся на наш дом. Я мало знала о том, как развиваются подобные истории, и все больше боялась, что он уйдет от нас насовсем.

А потом однажды отец солгал. Он врал не первый и не последний раз. Просто эта выдумка оказалась лучшей. Совершенной в своей лаконичности. Изящной сказкой о дальних странах. Всего одна фраза, в которой не было ни слова правды.

Это случилось в субботу. Солнце тогда встало утром и светило весь день. В эвкалиптах шелестел соленый ветер, в соседском бассейне плескались близняшки. Мама чувствовала себя лучше обычного и листала журнал на заднем дворе. Рядом стоял покрытый испариной стакан с холодным чаем. По небу скользила флотилия красных воздушных шаров, пассажиры которых, пролетая над нашей крышей, весело махали нам из корзин. Температура воздуха поднялась до двадцати четырех градусов. Здесь, внизу, с трудом верилось в то, что где-то на высоте в пятнадцать тысяч километров шестеро космонавтов сидят на станции, как в ловушке, и продовольственные запасы у них заканчиваются. Правда, мы тоже сидели на земле, как в ловушке, и в это нам тоже верилось с трудом.