Век чудес

Небо оставалось темным. Мы не замечали никаких признаков рассвета. Слышно было, как кошки в гараже беспокоятся и царапают дверь. Тони настырно подвывал. Даже он, практически слепой от катаракты, чувствовал, что творится что-то неладное.

– Папа звонил?

Мама кивнула:

– Он останется еще на одну смену, потому что не все вышли на работу.

Мы еще долго сидели в тишине, слушая вой ветра. Отблески телеэкрана отражались на белых стенах.

– Когда папа вернется домой, не тревожь его. Пусть отдохнет. У него выдалась тяжелая ночь.

– А что случилось?

Мама прикусила губу, глядя в телевизор:

– Умерла женщина.

Умерла?

На моей памяти такое в папиной практике случилось впервые. Смерть во время родов казалась мне чем-то невероятным, будто гибель от полиомиелита или чумы. Подобный исход полностью исключался благодаря мониторам, медицинскому оборудованию, стерильным рукам, бактерицидному мылу, лекарствам, передовым методам лечения, а также обширным научным познаниям человечества.

– Папа сказал, что этого не произошло бы, если бы присутствовал весь персонал. Просто не хватало людей.

– А ребенок? – спросила я.

– Не знаю. – В маминых глазах стояли слезы.

Именно с этого момента я почувствовала тревогу. Я перекатилась на другую половину родительской постели, почувствовала на простынях аромат папиного одеколона, и мне с особенной силой захотелось, чтобы он был дома.

По телевизору показывали женщину, которая вела репортаж откуда-то из пустыни. За ее спиной алело небо. За приближением восхода следили, словно за штормом: солнце достигло восточной границы Невады, а в Калифорнии еще не показалось.

Позднее я поняла: те первые дни лишний раз доказали, что мы, люди, вечно переживаем не о том. Нас беспокоили озоновые дыры, таяние ледников, Западный Нил, свиной грипп и пчелы-убийцы. Но самое страшное приходит неожиданно. Настоящие катастрофы всегда становятся чем-то новым, невообразимым, неведомым, тем, к чему невозможно подготовиться.

4

Наконец ночь резко, словно приступ лихорадки, отступила. Утреннее воскресное небо выглядело абсолютно голубым.

Весь задний двор был заметен еловыми иголками. Из упавших горшков с маргаритками на веранду высыпалась земля. Рядом на полу валялись опрокинувшиеся шезлонги и зонтик. Эвкалипты накренились и растеряли листву. Тело мертвой сойки лежало на том же месте.

На горизонте появились столбы дыма, которые ветер тут же уносил на запад. Я вспомнила, что с приходом ветров начинаются лесные пожары.

Рядом с серыми клубами в небе, будто муха, кружил новостной вертолет. Его присутствие успокаивало нас. Оно означало, что настигшее нас несчастье вполне заурядно и люди еще могут с ним справиться.

После завтрака я тщетно пыталась дозвониться до Ханны. Я понимала, что у нее в доме всегда шумно: сестры, лабиринт из кроватей, общие раковины, вечно гудящая стиральная машина, которая не успевала опустошать корзину для грязного белья… Чтобы вместить все семейство Ханны, требовались два легковых автомобиля.

А у меня дома тишину нарушал только скрип рассыхающихся половиц.

Папа вернулся ближе к вечеру. Ветер уже стих, от берега поднимался туман, скрывавший медленное шествие солнца по небосводу.

– Всю дорогу ехал с включенными фарами. Из-за тумана видимость нулевая, – сказал он.

Хотя отец выглядел очень усталым, его появление на кухне доставило мне огромную радость.

Он на ходу сжевал половину бутерброда, перемыл всю вчерашнюю посуду, смахнул тряпкой пыль, полил мамины орхидеи, а потом долго оттирал руки над раковиной.

– Тебе нужно выспаться, – сказала мама, кутаясь в тот же серый свитер, в котором была накануне.

– Я до сих пор на взводе, – ответил он.

– Хоть приляг.

Папа бросил взгляд через окно и заметил мертвую птицу:

– А это когда случилось?

– Ночью, – ответила я.

Он кивнул и достал из ящика комода хирургические перчатки, которые хранились там для работы по дому. Мы вместе вышли на улицу.

– Жалко беднягу, – сказал папа, склонившись над сойкой.

Мертвое тело уже обнаружила боевая колонна муравьев, которая сновала теперь взад-вперед по полу веранды. Насекомые ненадолго скрывались под перьями птицы, а затем появлялись уже с кусочками ее плоти на спинах.

Папа встряхнул белый мусорный пакет, и тот надулся от воздуха.

– Может, это сила притяжения повлияла? – предположила я.

– На этот счет сказать ничего не могу. У пернатых всегда были сложные отношения с нашими окнами. У них зрение слабое.

Папа надел перчатки, и в воздух поднялось облачко благоухающего резиной талька. Я почувствовала запах латекса.

Отец накрыл ладонью птичью грудку и поднял тело с обвисшими, словно ветви дерева, крыльями. Черные глаза, похожие на перечные зерна, смотрели бесстрастно. Несколько потерявшихся муравьев лихорадочно нарезали круги по папиной руке.

– Мне очень жаль, что на работе все так вышло, – сказала я.

– Ты о чем?

Птица упала в пакет, глухо зашуршал пластик. Папа сдул с запястья муравьев.

– Женщина умерла, да?

– Что?

Он удивленно взглянул на меня. Я поняла, что не стоило ничего говорить.