Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

Первые две строки написаны четырехстопным хореем (это преобладающий размер в «Мóлодце»), затем в третьей и четвертой строке размер внезапно меняется на двустопный дактиль. Во французском тексте мы видим переходы от хореев к амфибрахиям, если читать его, так сказать, на русский манер, выделяя ударные слоги в соответствии с размером (и произнося немое «е» как полноценный слог, что, в сущности, является нормой в скандировании французских стихов):

Pic sur pic et bloc sur bloc.
    – A qui fillette ce roc
    De marbre?
        – Pardine!
A notre barine (71).

(Гребень над гребнем и глыба над глыбой.

    – Кому, девица, [принадлежит] эта громада
Из мрамора?
        – Боже правый!
Нашему барину.)

Примечательно, что на французский буквально не переведено ни одно слово из оригинальной строфы, кроме заключительного слова «барин», которое было заимствовано во французский из русского в XIX веке. Вместо семантики Цветаева стремится как можно точнее воспроизвести форму русского оригинала. Помимо метрического сдвига в середине строфы, она повторяет парные мужские и дактилические рифмы. Поскольку, строго говоря, во французском стихосложении отсутствуют дактилические окончания строк, Цветаева заменяет их женскими рифмами, однако звуковая структура типа «Pardine–barine» предполагает трехсложник. Ритм во второй строке русского текста, заданный повтором односложных слов «столб» и «дом», эквивалентно передается в первой строке французской строфы, в которой повторяются слова «pic» и «bloc». Кроме того, аллитерация «шнями – нями – рина» отражается в повторении звукосочетания «ar»: «mbre – Pdine – bine».

Исходя из нашего представления о личности Цветаевой как автора и переводчика, можно сказать, что «Le gars» – это не только перевод, но в некотором роде самотолкование поэта. Русский текст поэмы непрост для чтения и понимания. Своеобразный язык и необычная форма препятствуют гладкому чтению, и следить за развитием действия временами весьма затруднительно. По сравнению с оригиналом, французский перевод представляется более ясным и легким для восприятия. Если в русском тексте постоянно происходит смена голосов, которые могут принадлежать разным персонажам или рассказчику, во французской версии принадлежность высказываний обычно прямо обозначена. Что касается сюжета, то в переводе порой появляется больше деталей и пояснений, хотя в целом французский текст несколько короче оригинала (2146 строк во французском и 2227 строк в русском). Кроме того, во французской версии усиливаются подразумеваемые символические связи, встроенные в русский текст. Как заметила немецкая исследовательница Христиана Хаушильд, Цветаева кощунственно сопоставляет сцену воссоединения Маруси и упыря с обрядом святого причастия. Эта сцена превращается в буквальное, каннибальское причащение кровью – Маруся предлагает возлюбленному себя как священную «чашу»274. Во французском тексте это сопоставление проводится более явно, благодаря упоминанию хлеба и вина. К тому же в переводе более явно выражен цветовой символизм, который строится на контрасте белого и красного. Действительно, «rouge» [красный] – самое часто используемое прилагательное в «Le gars». Красный цвет упоминает Цветаева и в конце своего предисловия: «Et voici, enfin, la Russie, rouge d’ un autre rouge que celui de ses drapeaux d’ aujourdhui» («Здесь, в конечном счете, представлена Россия, обагренная иным красным цветом, чем тот, в который окрашены ее нынешние знамена») (130).

Перелагая поэму на другой язык спустя семь лет после ее написания на русском, Цветаева не могла не осознавать, как со временем изменилась она сама и, соответственно, ее отношение к исходному тексту. Интересно, что работа над французским переводом «Мóлодца», вероятно, помогла Цветаевой лучше понять свои русские корни. Во французской версии присутствуют многочисленные аллюзии на Россию, отсутствующие в русском оригинале. Упырь упоминает «святую Русь» (47) и говорит Марусе, что та должна быть похоронена «в ста верстах от храма […] на просторах земли, земли русской» (60); снег называется «русской манной» (68), у Маруси «русские косы» (76), слуга с упреком спрашивает барина: «А ты русский?» (92); гости барина бранят его «русскими ругательствами» (96), а сам барин хвастает своей женой: «[она] моя – русская» (105). В переводе есть и другие «русские» клише, которые возникают только во французском тексте: Мать заказывает «литр живой воды» (т. е. водки) на похороны Марусиного брата (43), ветер завывает «в степи» (46), у могилы Маруси бродят волки (60), полночь сравнивается с «царицей» (73 и 74).