Несмотря на то, что Панин не отличался особенным изяществом черт, как, впрочем, и красотой фигуры, которая у него была не в меру грузна, женщины считали Никиту Панина неотразимым и искали его внимания. Он с легкостью покорял их своим сладкоречием, любезностью, умением ухаживать. Собеседников же он завоевывал необычайно обширными познаниями во всех сферах жизни и деятельности. Иностранные дипломаты и свои государственные мужи, имевшие с ним дело, высоко ценили его образованность. Добиться таковых познаний, вестимо, мог лишь человек, обладающий необычайным умом. Однако, поскольку в его сорок три года семью ему полностью заменил цесаревич Павел Петрович, занимавший его денно и нощно, то времени обзавестись собственной семьей у Панина не оставалось. Влюблен он был, как и многие в его окружении, в мать своего воспитанника, которая была моложе его больше чем на десять лет. Когда императрица приходила к сыну, Панин сидел в сторонке и небесстрастно наблюдал, как она обходится с Павлом, как ласково разговаривает с ним, о чем ведет беседу. Когда она улыбалась или смеялась, он сам невольно заражался ее веселостью. И пусть она казалась Никите Ивановичу посредственной матерью для его любимого воспитанника, тем не менее, как он не пытался, никак не мог избавиться от своего чувства к ней.
До переворота Панин ненавидел токмо одного человека – супруга ее, Петра Федоровича. Когда сразу после смерти Елизаветы вынашивали планы смещения императора, граф тесно сотрудничал в оном направлении с княгиней Екатериной Дашковой и графом Кириллом Разумовским. В правильности своего решения пойти против наследника он убедился после разговора с ним в канун смерти Елизаветы, можно сказать, у изголовья умирающей.
В тот достопамятный день он стоял у постели Елизаветы Петровны в глубокой задумчивости, размышляя о судьбе цесаревича Павла и России, когда услышал голос наследника, разглагольствовавшего о том, как он после смерти тетки направится с войсками на Данию, как он отвоюет свою Голштинию, как он будет править Россией. Вдруг он заметил, что Панин совершенно не вслушивается в его рассуждения. Замолчав и внимательно поглядев на него, Петр спросил:
– А вы, граф, как смотрите на сие дело?
Панин, чуть повернувшись к нему, ответил:
– Извините, Ваше Высочество, сейчас я думаю о Ея Величестве. Великий князь услышал в сих словах скрытое презрение Панина к его поведению у смертного одра императрицы. Сие моментально вывело наследника из равновесия, тем паче, что вспыльчивость всегда была отличительной чертой характера Петра Федоровича. Указав рукой на умирающую императрицу, он прошипел, выпучив глаза:
– Как только она умрет, я разоткну ваши уши, и тогда, волей-неволей, вы, граф, будете отлично слышать меня!
Обернувшись кругом на своих каблуках, он, чеканя шаг, вышел, нисколько не обращая внимания на вельмож, прячущих глаза. Придворные, стоявшие вокруг постели государыни, давно привыкли к его выходкам. Они лишь переглянулись и с участием посмотрели на Панина: от будущего императора, и в самом деле, можно было ожидать чего угодно.