Век Екатерины Великой

Екатерина Алексеевна хорошо понимала, что она больше привязана к младшему сыну, Алексею. Ни в чем не повинный ее ребенок рос на чужих руках, совершенно в других, отнюдь не царских условиях, которые достались старшему – Павлу, хотя имел ровный характер, был умен, здоров и хорош собой. Сие чувство любви ко второму сыну, как понимала она, проявилось, понеже она видела его первые два года гораздо чаще, чем Павла. Она ездила к нему в ночное время вместе с Григорием в обычной карете, как токмо изыскивалось свободное время. К десятилетию Алексея пора было подумать о собственности для сына, и императрица решила приобрести для него земельные угодья в Тульской губернии, Бобринской волости. Присмотрев земли возле села Бобрихи, Екатерина приказала построить дворец и к нему дороги, которые и были возведены через год. Екатерина и Григорий хорошо запомнили, что ее гардеробмейстер Шкурин тайно вынес из ее спальни новорожденного Алексея, закутанного в бобровую шубу отца. Сие совпадение показалось им знаковым и по исполнении ему в нынешнем году двенадцати лет, они дали сыну фамилию Бобринский.

Екатерина глубоко вздохнула, провела рукой по лицу, отгоняя нагромождение мыслей.

Сев за секретер, она взяла перо, обмакнула в серебряную чернильницу и принялась писать скорым почерком. Но мысли о необходимости начать поиски достойной невесты для Павла не оставляли ее. Она резко позвонила в золотой колокольчик. Появился дежурный кабинет-секретарь, Козицкий.

– Григорий Васильевич, пригласите ко мне посла Пруссии господина Ассенбурга, раз уж он еще здесь. Отбывает на следующей неделе. Пусть прибудет завтра к восьми утра.

– Слушаюсь, государыня. Будет исполнено. Что сказать послу?

– Ничего, Григорий Васильевич. Я сама здесь все ему и скажу, конфиденциально, стало быть, – сказала с улыбкой Екатерина, поднимаясь из-за секретера. – Кроме того, пригласите к обеду Великого Князя.

Поклонившись, Козицкий вышел из кабинета.

Екатерина паки медленно прошлась по комнате, поправляя волосы и раздумывая над своим новым планом. Через несколько минут, мысленно взвесив все возможные «про» и «контра», связанные с поиском невесты и женитьбой Павла, она решительно направилась в свои внутренние покои.

Перед сном Екатерина думала о своем незаменимом Шкурине, который вот-вот должон уже добраться до Италии и вручить бумаги о поимке княжны Таракановой Алексею Орлову. Она с улыбкой вспоминала, как на третий день своего царствования пожаловала ему имение и тысячу крестьянских душ, произвела его в бригадиры и назначила гардеробмейстером. Как, узнав о сей милости, Шкурин бухнулся ей в ноги и чуть было не стал их целовать. С трудом удержала его от оного целования. Совсем недавно он «за особливую, долговременную при нас службу и отличную к нам верность» был пожалован в действительные камергеры. Теперь он в чине генерала. Что ж, заслужил за одиннадцать лет безукоризненной службы своей императрице! Пока нет никаких известий о том, как идут дела с сей самозваной княжной. Зато известно, какие разорения несет еще один лже-претендент на российский трон, донской казак, враль Емелька Пугачев.

* * *

Екатерина сидела в своем рабочем кабинете, одна, без статс-секретаря, в глубоком раздумье. Через несколько минут должон был пожаловать ее повзрослевший сын. Разговор сулил быть не из приятных. Она знала, что Панин Никита не мог открыто настраивать его против собственной матери, но, видимо, намекал, что с достижением совершеннолетия Павел имеет полное право занять трон. Другие, менее дипломатичные, вестимо, советовали ему потеснить мать с престола. Не потому ли у него всегда мрачноватый взгляд? Она понимала, что сын ее побаивается, понеже чувствовал: нет у его матери любви к нему, и что Панин ему за отца и за любящую мать. Действительно, к большому ее сожалению, не было у нее материнской любви, но она всегда старалась относиться к нему ровно и со вниманием.

В дверь постучали, высокие белые с позолотой створки беззвучно растворились. Вошла статс-дама Анна Протасова.

– Ваше Величество, Его Императорское Высочество Павел Петрович ожидает.

– Пусть войдет!

Цесаревич был пригожим молодым человеком, с открытым, честным взглядом под сдвинутыми бровями.

– Здравствуй, сын!

– Добрый день, Ваше Императорское Величество, государыня-матушка.

– Добрый, добрый… А что ж ты так насупил брови?

Павел, недовольный тем, что его уличили, ответил:

– Брови мои, Ваше Величество, всегда в таковом положении.

– Стало быть, мне показалось… Однако мне непонятно, отчего у тебя вечно недовольный вид. Возможно, я тебе что-нибудь задолжала? – задала провокационный вопрос Екатерина Алексеевна.

Павел растерянно втянул голову в плечи. Екатерина в несвойственной ей манере повысила голос: