Дело окончилось тем, что Бестужева выслали из Санкт-Петербурга в одну из его деревень. Поскольку вины его в измене следствие так и не сыскало, то вердикт был самый прозаический: канцлеру вменили преступление в том, что он сеял раздор между Большим и Малым дворами. В ходе следствия подозрения пали такожде на ювелира Бернарди, Понятовского, бывшего фаворита Елизаветы Петровны генерал-поручика Бекетова, учителя Екатерины Ададурова и некоторых других. Все сии люди были связаны с Екатериной, Бестужевым и английским посланником Уильямсом. Из них всех лишь Екатерина как Великая княгиня и Понятовский с Уильямсом как иностранные послы сумели избежать наказания.
Впрочем, у подобного преследования имелись свои причины: в последний год в качестве канцлера Бестужев, наблюдая постоянные болезни Елизаветы, не терял времени и составил несколько манифестов на грядущую смерть императрицы. Один из последних вариантов представлял собой таковой план действий: токмо Елизавета Петровна скончается, Петр Федорович становится императором по праву, а Екатерина его соправительницей. Себе же Бестужев предусмотрел председательство в трех важнейших коллегиях – Иностранной, Военной и Адмиралтейской. Окромя того, канцлер желал иметь звание подполковника во всех четырех лейб-гвардейских полках – Преображенском, Семеновском, Измайловском и Конном. К счастью и для себя, и для Екатерины, Бестужев успел сжечь манифест и все черновики. Таким образом, он лишил следователей серьезнейшей улики в государственной измене. Более того, весьма своевременно он успел передать Екатерине, что все бумаги сожжены, и ей опасаться нечего. Сие сообщение и придало Великой княгине сил не бояться держать ответ перед императрицей Елизаветой и ее советниками. Одержав победу в неравной схватке, Екатерина обрела еще большую уверенность в собственных силах и не преминула тут же использовать ее: она потребовала убрать с ее глаз любимчика Великого князя, Брокдорфа, посмевшего назвать ее «змеей, кою надобно раздавить». Вскоре она отметила, что сей великий муж всякий раз прятался при ее появлении на его пути.
Следующий год такожде оказался траурным для Великой княгини: нежданно умерла ее мать, герцогиня Иоганна-Елизавета Гольштейн – Готторпская, оставив после себя долги и бумаги, среди коих находились и письма Екатерины, доставленные ей тайными путями. Великая княгиня изрядно опасалась, что они могут попасть в руки императрицы Елизаветы Петровны. Но здесь, благодарение Богу, о ней позаботился сам прусский король Фридрих Второй. Великая княгиня ругала себя за неосторожность и требовала от себя большей предусмотрительности и благоразумия. Письмо с соболезнованиями она получила из Франции от подруги матери, госпожи Бьельке.
От всех переживаний Екатерина изрядно похудела. Навестив, как всегда, в воскресение сына, и паки при прощании испортивши себе настроение, она отправилась к Екатерине Дашковой – в Кирьяново, дабы там у нее на время забыться. Великой княгине стало намного интересней ездить по воскресениям из Ораниенбаума в Петергоф, где находился ее сын. Возвращаясь домой, на полпути Екатерина заезжала к приятельнице, княгине Екатерине Романовне Дашковой, крестнице Великого князя и императрицы. Два года назад, шестнадцати лет от роду, Воронцова вышла замуж за блестящего родовитого подпоручика лейб-гвардии Преображенского полка, князя Михаила Ивановича Дашкова. За два года она родила дочь и сына и ныне поселилась здесь, в двухэтажном доме на даче в Кирьяново, принадлежавшей ее дяде, вице-канцлеру Михаилу Воронцову. Располагалась дача между Петергофом, где жила императрица, и Ораниенбаумом, местом обычного летнего пребывания Великокняжеской семьи. Заезжая на дачу Воронцовых, Екатерина Алексеевна увозила с собой свою молодую подругу и проводила с ней время в своем дворце.