– Врет она, матушка, врет! – злобно закричал он. – Я знаю, что она под шумок вершила свои предательские делишки с английским послом и арестованным Бестужевым. Пусть покажут неопровержимые доказательства, ее письма.
Елизавета кивнула начальнику Тайной канцелярии. Шувалов велел показать бумаги с ее росписью. Бутурлин резво подбежал и представил ей пред очи два письма, отправленных ею фельдмаршалу Степану Апраксину.
Великая княгиня, стоя на коленях, смотрела на документ невидящими глазами.
– Что сие? – спросила она дрожащим невинным голосом.
– Ваши письма, Ваше Высочество, фельдмаршалу, где вы указываете ему отступать там, где ему государыня, наша Елизавета Петровна, приказывала наступать, – пояснил Бекетов.
– Сие ли не измена, – прогремел голос императрицы. – И с какой стати вы писали письма старику? Как вы намерены объяснить сие безобразие? И извольте сию минуту же встать!
Екатерина не вставала.
– Я писала ему письмо, увещевая не делать непродуманных шагов, потому как здесь все были недовольны его отступлением. Было еще письмо, где я поздравляла его с именинами. А все остальное – не мои письма, под ними не моя подпись, их специально подделали, дабы уничтожить меня, понеже у меня нет никакой защиты, – исступленно твердила Екатерина как во сне. – И я думаю, что сие дело рук Великого князя, понеже он, не знаю почему, невзлюбил меня. Не я, а он поклонник короля Фридриха! Фельдмаршала я токмо поздравила в одном письме, в другом писала, что о нем говорят в Петербурге! Разве сие преступление?
– От бывшего канцлера Бестужева мы узнали, что были еще письма.
– Ложь! Канцлер выгораживает себя! Прошу, Ваше Величество, отпустите меня к родным!
– Отец твой умер, мать скрывается во Франции, куда ты поедешь? – спросила устало Елизавета Петровна.
– Да, моя бедная мать скрывается от прусского короля, понеже любит Россию и Францию. Но у меня есть брат и другие родственники…
Императрица хмыкнула:
– А как же дети? Уедешь без них?
– Им будет лучше рядом с их бабушкой-императрицей.
– Не слушайте ее, Ваше Величество, она злая, противная лгунья, – вновь раздался голос супруга.
Екатерину Алексеевну передернуло. Она вспомнила, как тот унижал и оскорблял ее, получая в ответ лишь ее терпеливое молчание. Ее вдруг прорвало. С исказившимся лицом, сжав кулаки, она срывающимся голосом прокричала:
– Да, я бываю злой, как и все люди. Я бываю злой, когда меня незаслуженно оскорбляют и унижают. Меня постоянно унижает мой муж, Великий князь, хотя всякий скажет, что я оного не заслуживаю. Пусть он скажет здесь, при Вас, Ваше Величество, за что он меня так ненавидит.
С оными словами Екатерина лишилась чувств. Она так и не поняла, произошла ли потеря сознания естественно, или она сумела так мастерски сыграть убитую несправедливыми подозрениями слабую женщину.
Очнулась она от поднесенной соли. Сама государыня поддерживала ее, усаживая в кресло.
Все расступились перед ней, кроме Великого князя. Он стоял за спинами других и, увидев, что она пришла в себя, выкрикнул:
– Не обращайте внимания, она притворщица, я ее знаю!
Императрица молча посмотрела на племянника, переглянулась со своим фаворитом Иваном Шуваловым и отвела глаза. Тяжело, при помощи Трубецкого, поднявшись, она выпрямилась и строго сказала:
– Сейчас я отпускаю тебя, я вижу, ты плохо себя чувствуешь. Увидимся на днях наедине. До свидания.
Не помня себя от радости, Екатерина кинулась к руке, глубоко склонилась перед государыней, после чего сделала три шага к двери в той же позе. Затем выпрямилась и, не глядя ни на кого, вышла из спальни. Сие было победой!