Век эмпирей

— Док говорит, что вы представляете ценность, — заявил Джонас, реактивируя зажимы запястий на каталке. — Сегодня больше никакой хирургии. Пора снова спать.

Поток анестетиков влился в кровь Фалека, и его веки стали невозможно тяжелыми. Он еще слышал крики и споры, когда боль начала отступать.

«Почему люди настолько жестоки?» — удивился он, прежде чем тьма снова поглотила его.

Тея шла на звук прерывистых всхлипов Гира, раздававшихся по темным катакомбам «Ретфорда». Мальчик, возможно, был в следующей каюте или отсеке — металлический корпус сильно искажал любые звуки. Спеша мимо дефектных стыков и почерневшей электроники, она мчалась к нему, как мать, которой отчаянно желала быть, игнорируя все распоряжения по ремонту, данные ей Джонасом.

Она нашла его в переходе у машинного отделения. Он яростно чертил, штриховал, делал наброски на чистом листе в блокноте — за который она отдала всю свою долю в одной из экспедиций — угольными карандашами.

— Гир… — мягко позвала она, прислоняясь к переборке у входа.

Сутулясь над планшетом, он продолжал рисовать, вытянув ноги на металлическом полу. За ним были плазменные трубопроводы; толстые, тяжелые трубы, которые тянулись от анейтронного реактора «Ретфорда», расположенного непосредственно под ними. Это являло собой резкий контраст; хрупкая фигура ребенка и холодная, опасная машинерия вокруг. Он чувствовал ее присутствие, и его маленькие руки задвигались быстрее, чтобы закончить рисунок.

— Мне так жаль, что тебе пришлось это видеть, — сказала она, выдерживая дистанцию. — Мы не знали, что он — амарр, пока не доставили его на борт.

Сердито отбросив уголь, Гир спросил знаками: Почему ты никогда им не противостоишь? Ты всегда делаешь все, что они говорят, даже когда это несправедливо!

Невысказанные слова пронзили ее сердце.

— Джонас — капитан, — сказала она. — Когда мы на его корабле, мы должны делать то, что он говорит. Таковы правила.

Джонас хочет держать его и затем продать, не так ли?

— Да, — мягко сказала она. — Он думает, что мы можем получить хорошее вознаграждение, возможно, достаточное, чтобы восстановить твой голос.

Его нижняя губа задрожала, и углы рта опустились вниз, словно он боролся с подступившими рыданиями. Потом схватил карандаш и снова яростно принялся рисовать.

— О, Гир… — выдохнула она, потянувшись к нему. Но он быстро отскочил, прижимая к себе планшет, будто защищаясь от нее. Она прижала руки ко рту, опустошенная сознанием, что стала настолько ему отвратительна.

Он быстро набросал несколько строчек, хрипя и всхлипывая, покуда уже не смог сдерживаться и отбросил карандаш, глядя на нее полными слез глазами.

Амарр, может, и плох, написал он, пока искаженные звуки вылетали из его горла. Но продавать его за деньги неправильно! Ты теперь ничем от них не отличаешься!

Затем он бросил блокнот к ее ногам и убежал, исчезнув в другом темном углу корабля.

Тея тяжело опустилась на колени, борясь с побуждением заплакать, не желая принимать жестокую правду, подмеченную ребенком. Это все было так нечестно, ужасно, непростительно. Она ненавидела свое прошлое, она ненавидела «Ретфорд», и прежде всего она ненавидела власть, которую имел над ней Джонас. «Почему жизнь не позволяет мне ни о ком заботиться? — гневалась она. — Почему это должно быть отнято у меня вместе со всем остальным?»

Другой кинжал вонзился в ее сердце, когда она увидела рисунок Гира: набросок изображал грузовой отсек «Ретфорда» в тот момент, когда капсулира доставили на борт, но теперь из контейнера появился свирепый монстр. Трое взрослых сжались в стороне, а из пасти чудовища свисала фигура маленького мальчика, пронзенного рядами острых зубов.

«Проклятый Джонас», — подумала она.

Даже если символическое содержание рисунка могло быть неправильно истолковано, качество художественной работы могло произвести впечатление на любого: смелые, сильные штрихи с тонкой проработкой деталей являли общее восприятие мира глазами минматарского сироты.

Гир был замечательно талантлив и ярок; именно его сообразительность позволила ему продержаться в живых достаточно долго, чтобы команда «Ретфорда» могла найти его.