Век Филарета

       — Благодать удерживает нас от зла. Попущение предоставляет собственной воле. Вот тут-то мы и узнаем, иные горьким опытом, сколь опасно придаваться ей и сколь надежнее полагаться во всем на волю Божию.

       Владыка встал, и Сушков мгновенно вскочил с дивана.

       — Довольно на первый раз. Боюсь, утомил вас своей некороткой  беседой. Дня через три-четыре, если вам не скучно со мною, пожалуйте об эту же пору.

       Митрополит преподал благословение и проводил Сушкова до лестницы. Как мил и

близок показался ему этот двадцатилетний мальчик, прямодушный и чистосердечный, но запутавшийся в сетях мирской жизни. Такой мог бы быть его сыном... Оборвав пустые фантазии, Филарет потупил взгляд, но не удержался и посмотрел на Николая, быстро сбегавшего вниз по лестнице. Хотелось, чтобы тот еще раз глянул, чтобы улыбнулся. Но Сушков не поднял головы. Филарет отпустил перила и направился в комнаты. Ну, что расчувствовался! Всяк человек одинок. Мы уходим от родителей, а дети уходят от нас. Один лишь Господь всегда готов принять нас... И зачем шаркать ногами, не старик еще!.. Дели об униатах ждут. Работать надо!

       Молодой человек вышел в некотором головокружении. Он сел в поджидавшую карету, но при подъезде к Триумфальным воротам выскочил и пошел пешком. Что-то новое, большое, доб­рое, теплое распирало его изнутри. Он не чувствовал, идет ли он или плывет над землею, пока чей-то окрик не остановил его на краю Патриарших прудов.

       «Да что же это со мною?» — недоумевал Николай. Прожитые двадцать лет, казалось, принесли опыт и знания, и вдруг оказывалось, что все годы были лишь предвестием новой, подлинной жизни, которая открылась в покоях московского митрополита... И вмиг вспомнилось слышанное давным-давно от матери и няньки о радости вечной жизни и пустоте мира сего, и посеянное зерно веры зашевелилось, давая робкий росток.

       Дома на Молчановке, в тихом бело-желтом двухэтажном особняке, его нетерпеливо ждали. В гостиной ярко горели свечи. Сле­пая тетка Авдотья Николаевна только подняла голову, а брат Андрей и сестра Прасковья так и бросились к нему навстречу. Он любил их, ценил их доброту и снисхождение к себе, но лишь сейчас осознал, как был глуп, когда улыбался над их наивно простой верой. Да ведь только так и можно верить. Только так!

       До полуночи Николай рассказывал о беседе с митрополитом, припоминая все слова владыки, его интонацию, его молчание, а родные радовались возвращению блудного сына.

       Бумаги, бумаги... Кипы больших и малых бумаг, желтоватых и голубоватых, грубо-плотных и тонких, с водяными знаками, исписанные то четким писарским почерком с редкими замысло­ватыми росчерками, то скорописью дворянских знакомых, то ко­рявой рукою сельского грамотея. В них официальные извещения и повеления, новости о лицах государственных и частных, доне­сения консистории, послания от генерал-губернатора, оправдания и прошения духовенства. И на все требовалось его внимание и время.

       — От князя Дмитрия Владимировича Голицына об удалении священника Волоколамской округи села Новлянского Ивана Пав­лова,— докладывал секретарь.

       — За что? — Владыка сидел в кресле, прикрыв глаза. В сло­женных на коленях руках четки. Обмороженные от постоянных благословений зимою руки болели, поэтому владыка и дома носил нитяные перчатки.

       — За внушение крестьянам той же округи сельца Штонок и деревни Новиковой неповиновения помещику их, генерал-майору Рахманову.

       — Пиши. «На основании узаконения о священно- и церков­нослужителях, замешивающихся в делах о непослушании кресть­ян, священника Новлянскаго от исправления при сем месте дол­жности немедленно удалить до решения дела... с предоставлением половины доходов ему на пропитание, а другой — исправляющему его должность... для чего и назначить из ближайших священников благонадежнейшаго. Засим вызвать Новлянского в консисторию, допросить и, что покажет, представить, а его между тем содержать под надзором и в испытании его образа мыслей и поведения в

Сретенском монастыре впредь до предписания. О сем его сия­тельство от меня уведомить».

       — Определение из консистории: «Отослать диакона Рузской округи села Алексина Василия Иванова за невоздержанную его жизнь в Можайский Лужецкий монастырь на

полгода в черную работу».

       — Помню его. Глас хороший... Покаялся он?

       — Да.

       — Пиши. «Решение справедливо. Однако из снисхождения, и уважение непринужденнаго признания, два месяца убавить. На пропитание во время подначальства давать половину дохода.

       — Определение из консистории: «Оштрафовать священника Подольскаго уезда села Салькова Благовещенской церкви Василия Михайлова положением ста поклонов в Чудовом монастыре за ссору в церкви с пономарем означенной церкви Петром Андревым, а сего пономаря за ту же ссору, буйство и нетрезвую жизнь отослать в Екатерининскую пустынь на два месяца на монастыр­ские труды».

       —  Кто донес о сем?

       —  Ктитор. Ругались-то они почем зря во время службы.