В пути думалось легко и о многом. Владыка Филарет, не раз вспоминал шутливые слова государя о пользе езды по русским дорогим. Впервые он увидел Александра Павловича рядом с собою при освящении домовой церкви князя Голицына в 1812 году, тогда это было немалым потрясением, нынче казалось обычным для сына коломенского попа. В государе он узнал самого сложного из известных ему людей, человека скрытного и таящего в себе внутреннее беспокойство. Тянуло помочь Александру Павловичу в обретении душевного мира, но любезнейший и приятнейший в общении государь оградил себя тонкою, но прочною оградою, переступить которую не позволял никому. Да и лучше подалее держаться от властей земных, пока не призовут, как повторял владыка Платон.
Его главное дело — молитва и богомыслие. Означает ли это возможность сложить руки и ожидать своего спасения? Совсем нет Филирет был далек от лености и покоя, но в деятельности своей он предавался Богу. Он вполне сознавал значение отпущенных ему
Всевышнем таланта, но сильною волею подчинял талант Господней воле, видя себя деятельным орудием Божиим. Неспешно совершается великий жизненный оборот, в коем ценою земного, тленного и подчас ничтожного приобретается небесное и нетленное,только бы всякий на своем месте исполнял долг свой.А нынешнее место было как раз по Филарету!..
Влетавший в окно ветерок шевелил листы на коленях, и сами собой складывались решения, которые он кратко помечал в углу бумаги Тверская консистория взяла на себя право назначения священника на места, а у него лиш просила утверждения ее решений. Непорядок! Не имеет такого права епархиальная консистория и следует поставить ее на должное место!..
Друг Евгений в прошлом году стал епископом курским и белгородским, Григорий Пономарёв служил в провинции, в условиях трудных для его прямодушной натуры, письма от него были тревожны. Стесненные житейские и служебные обстоятельства порождали смятение и тревогу, за разрешением которых он обращался к Филарету. А чем успокоить иерея, и без тебя знающего тайны жизни?
«Брат мой о Господе! — ложились на бумагу неровные от тряски дороги строчки.— Поручайте себя Ему всем сердцем со всеми своими заботами... Не излишне ли будет, если я скажу еще нечто? Иные от скуки берут книгу и, погружаясь в ее предмет, забывают все прочее. Если такую силу имеет слово человеческое,— то какую слово Божие?..»
Князь Голицын, справедливо считая себя благодетелем Дроздова, позволял себе подчас слишком много. Потребовал, чтобы Филарет произнес надгробное слово над привезенным из Парижа прахом князя Александра Куракина, известного лишь тем, что оставил по себе семьдесят душ незаконно прижитых детей. Впрочем, отказ был воспринят с пониманием. А то прислал в Тверь со специальным курьером два десятка экземпляров мистической книги, приказав разослать их по епархии. Филарет заплатил за книги, но от рассылки их отказался, написав князю, что как православный человек иначе поступить не мог. Голицын был недоволен, но охлаждение длилось недолго.
Большой радостью стало для владыки Филарета широкое распространение Евангелия, изданного параллельно на славянском и русском языках с его собственным предисловием «Возглашение к Христолюбивым читателям». «Цена русскому Евангелию,— писал Филарет Василию Михайловичу Попову в Петербург 9 апреля 1819 года,— пять рублей, по моему мнению, согласна с обстоятельствами и необременительна. Второе издание немедленно начать нужно и нет никакого сомнения».
Второе издание вышло в том же году также десятитысячным тиражом. Одобрительные отзывы шли отовсюду. «Польза от сего издания,— писал архиепископ Евгений Болховитинов в Святейший Синод 11 мая 1819 года,— не только простолюдинам, но и самому духовенству, наставляющему их, очевидна и несомнительна. Давно уже и нетерпеливее всех ожидание онаго ручается в успехе еще большаго распространения слова Божия в сердцах верующих». О том же писали архиепископ казанский Амвросий, архиепископ минский Антоний, епископ дмитровский Лаврентий и епископ курский Евгений Казанцев, знавший об истинной роли друга в этом святом деле и радовавшийся за него. Он знал также, кто был составителем поступивших в учебные заведения «Чтений из четырех Евангелистов и из книги Деяний Апольстольских»...
В Библейском обществе решили третье издание сделать без славянского текста из соображений экономии и дешевизны издания. Тут, однако, подняли голос противники русской Библии. В петербургском салоне княгини Мещерской звучал голос возвращенного к государственной деятельности Сперанского:
— Сегодня, господа, вздумалось мне во время обыкновенного моего утреннего чтения вместо греческого взять Евангелие в новом русском переводе. Какая разность, какая слабость в сравнении со славянским!.. Может быть, тут действует привычка, но мне кажется — все не так и не на своем месте! Вроде бы одно и тоже, но нет той силы,
ни того услаждения духовного. Никогда русский простонародный язык не сравнится с славянским ни точностью, ни выразительностию форм!..