Век Филарета

сирого, убогого, юродивого старика, сидевшего в одной рубашке с голой грудью возле дороги на земле и самым бессмысленным видом. Двор был пуст. Андрей перевел дыхание,  перекрестился на церковный крест и увидел пробегавшего худенького невзрачного послушника.

   - Не скажете ли, куда мне обратиться с просьбой о принятии в братство? — смиренным голосом спросил Медведев.

   Послушник Георгий искоса глянул на него и сразу заподозрил обман. Стоявшему перед ним дюжему парню явно не шла нищенская одежда. Речь гладкая, руки чистые, взгляд надменный — не иначе как с худыми намерениями пожаловал.

   - Ступай отсюда с миром! —решительно сказал Георгий.— В святой обители нет места таким шатунам.

   - Да я в монастырь хочу! — повысил голос Медведев, сердясь на непонятливость монашка.

   - Убирайся поскорее, пока я сторожей не позвал! — так же повысил голос Георгий.

   Мнимый нищей стал запальчиво обличать послушника:

   - Эй, брат!  Такое лицемерие несообразно с твоим званием!  «Суетная глагола кийждо ко искреннему своему: устне льстивыя в сердце, и в сердце глаголаша злая...» И в стенах обители!.. «Кроцыи же наследят землю и насладятся о множестве мира». Кроции, брат, а не гневливые!

   Тут уж сомнений быть не могло. Георгий схватил с земли палку и замахнулся на обманщика, но подошедший на крик монах остановил его:

   — Брат Георгий, окстись!.. Что вам угодно?

   — Мне... мне угодно немедленно видеть настоятеля!

   — Его нет в обители.

   — А кто же у вас начальник? — Андрей решил уже, что, если и начальствующие столь же бестолковы и лицемерны, как тот послушник, он немедля уйдет в Арзамас и постарается забыть о Сарове и своих возвышенных мечтаниях.

   — Пройдите к отцу казначею. Вон его домик,— указал монах.

  «Неужели все обман?.. Неужели я, с искренней жаждой по­служить Господу, всего себя — молодого, сильного, умного — го­товый отдать на уединенное и скудное пребывание за монастыр­скими стенами, я, столь горячо, со слезами молившийся Мило­сердному Создателю нашему о даровании просветления и утеше­ния, я опять окажусь один?..»

   Едва Медведев открыл дверь, как наперерез ему метнулась тень.

   — Ты куда? — строго спросил келейник.

   — Мне надобно увидеть отца казначея,— уже без притворной приниженности сказал Медведев.

   — Он занят.

   — У меня срочное дело. Вы доложите только, что Медведев, лекарь из Арзамаса...— Андрей тронул за пазухой свернутые ас­сигнации, решив, что отдаст деньги и уйдет молча.

   — Не буду я докладывать,— решительно сказал келейник.— Подождите.

   — Так вот вы какие...— Он заплакал от горького разочарова­ния, слезы потекли из глаз. Это был конец всего! Он бежал, он спешил, он горел одной страстью... и вдруг покатился в отверз­шуюся пропасть холодного равнодушия,— Так вы...

   Легко отстранив с дороги келейника, Медведев распахнул дверь и вошел в комнату, откуда слышался разговор. Седобородый отец казначей и чернобородый иеромонах подняли на него удив­ленные взгляды. В комнате было тепло от большой голландской печи, по навощенному полу были разостланы пестрые половики, на подоконниках и жардиньерках стояли горшки с цветами и клетки с птичками.

   — Ты кто? — недоуменно спросил отец казначей, с ужасом смотря, как высокий и плечистый парень с черной шевелюрой и курчавой бородкой шлепает грязными лаптями

по белому полу.— Ты зачем ворвался сюда?

  Такого Андрей перенести уже не мог. Он стоял и молча слушал, как уже третий монах

строго отчитывает его и гонит. Слезы ка­тились из глаз его, но сказать дрожащими губами ничего не мог. Повернулся и ушел.

   Недоумевающий казначей сбавил тон и пытался остановить странного гостя, но Андрей уже ничего не видел и не слышал.

   Он пробежал все такой же пустой двор, решив, что не оглянется на обитель, которая лишь по названию рассадник благочестия, а на деле...

   За воротами он едва не споткнулся о того же юродивого, будто поджидавшего его с какой-то веточкой в руках. В гневе Андрей едва не отшвырнул старика, но тот тронул его рукой и улыбнулся. И вдруг увиделись в глазах юродивого доброта и ум, а от прикосновения легких перстов бесследно пропала горечь злобы. То был отец Марк, один из двух наиболее почитаемых старцев Саровской обители.

   — Не искушай Господа Бога твоего! — произнес юродивый с мягкою укоризною.

   Пораженный Андрей застыл. Разом открылся ему смысл об­личения старца. Господь попустил ему быть искушаемым таким неприязненным приемом в обители за то, что сам он явился со страстию судии, а не смирением грешника, и тем внес искушение к инокам. Новым потоком хлынули слезы из глаз Андрея, но то были уже слезы раскаяния. Он упал на колени перед блаженным, готовый целовать его грязные ноги, сизые от холода, самое раз­мокшую землю с камушками, щепками и желто-лимонными листьями. Он понял!

   —  Прости меня, батюшка! — рыдая, сказал Андрей.— Прости и помолися о мне Господу, ибо согрешил я!

   - Встань.

    Старец улыбнулся, перекрестил юношу и сказал:

Смиряйся — и спасешься. Иди с миром. Не убо прииде еще час... Господь управит путь твой в место сие.